Форум » Кают-кампания » Журнал "Нива" 1905 года - 2 том. » Ответить
Журнал "Нива" 1905 года - 2 том.
s.reily: «Нива» №19 (14 мая 1905 года). Содержание. Тексты: Волчёнок. Повесть П. П. Гнедича (продолжение). – Из «Книги жизни». Стих. В. Мазуркевича. – На войне (от нашего специального корреспондента). – Вампир. – Афродита. – Д. Д. Покотилов. – В. Ф. Судаков. – Комиссия по улучшению быта рабочих военного ведомства. – И. И. Новицкий. – Угрозы страха (политическое обозрение). – Смесь. – Пожертвования. – Объявления. Фотографии: Генерал Каульбарс награждает во время боя отличившихся георгиевскими крестами у деревни Юхвантунь. – Генерал Каульбарс наблюдает за боем с башни Хауха. – Мукденский бой. Раненые на арбах. (2 фото) - Мукденский бой. Раненые пешком (2 фото). – Взятые в плен китайские солдаты, состоящие на японской службе. – Станция Фушунь (Фушунские копи). Персонал служащих на станции. – У кумирни. Китайцы, смотрящие на проходящие войска. – Мукденский бой. 1-й полк у Императорских могил. – Свидание генерала Куропаткина с генералом Каульбарсом у деревни Юхвантунь 22 февраля. – Раненый генерал Мищенко, его супруга А. А. Мищенко и его ординарец В. И. Копейшвили. – 55-й Подольский полк на пути к позициям. – Осадная мортирная батарея перед боем. – Прожектор на позициях. – Церковь на позиции 4-го сибирского корпуса под обстрелом у деревни Эрдогоу. – На отдыхе у землянок. Чтение газеты. – 98-й пехотный Юрьевский полк, особенно пострадавший в последних боях под Мукденом (убито, ранено, контужено и пропало без вести свыше 50 офицеров). 1.) Подполковник А. К. Адариди (контужен). 2.) Подполковник К. И. Кучук (ранен). 3.) Капитан С. А. Богдановский (убит). 4.) Капитан И. Ю. Броерский (контужен и ранен). 5.) Капитан Л. И. Олешкевич (ранен). 6.) Капитан М. С. Подгурский (контужен и ранен). 7.) Капитан Н. Л. Даниленко (ранен). 8.) Капитан А. М. Миглевский (контужен и ранен). 9.) Капитан Н. П. Михайлов (ранен). 10.) Капитан С. А. Глинский (контужен и ранен). 11.) Капитан И. Г. Вагель (ранен). 12.) Поручик К. Н. Крылов (контужен и ранен). 13.) Поручик В. И. Обух (контужен и ранен). 14.) Капитан А. И. Авдеев (убит). 15.) Штабс-капитан С. В. Адамович (ранен). 16.) Штабс-капитан А. И. Орлов (контужен и ранен). 17.) Подпоручик С. И. Воскресенский (ранен). 18.) Капитан К .С. Трудов (ранен). 19.) Подпоручик И. К. Мум (контужен). 20.) Поручик А. Ф. Порохня (убит). 21.) Поручик М. И. Фомичёв (контужен и ранен). 22.) Штабс-капитан С. Ф. Филонов (контужен и ранен). 23.) Поручик Э. С. Йодко (ранен). 24.) Подпоручик Г. М. Луженский (контужен). – За Путиловской сопкой. Неразорвавшийся снаряд 11-тидюймового осадного орудия; правее (у левой ноги солдата) японская шрапнель (одинаковой величины с шимозой). – Отступление с позиций на реке Шахэ. – Д. Д. Покотилов, назначенный чрезвычайным посланником в Пекин. – Канонерская лодка «Хивинец», спущенная на воду 28 апреля с.г. из Нового Адмиралтейства в Петербурге. В эллинге перед спуском. – Протоиерей В. Ф. Судаков. По поводу 50-тилетия священнослужения. - Комиссия по улучшению быта рабочих военного ведомства. – И. И. Новицкий, новый начальник главного управления неокладных сборов и казённой продажи питей. На войне (от нашего специального корреспондента). Мукденский бой. IX. Утро 21-го февраля. Мороз, стоявший в фанзе, не дал нам уснуть ни на минуту. В 5 часов полковник Новосельский был уже на ногах, и со двора слышен был его громкий голос: - Первый полк идёт в голове. Разбудите полковника Леша! – говорил он кому-то. На одном кане со мной оказался лежащим поручик Дашкин. Мы вместе вышли из фанзы, чтобы искать палатку Леша. В громадном биваке под холмом с башней догорали костры, около которых сидели съежившиеся фигуры солдат. Люди уже проснулись, можно было бы сказать по первому взгляду, но, на самом деле, они ещё не спали, а так и просидели всю ночь кругом костров. Мимо серых кучек солдат и рядов винтовок, составленных в козлы, мы дошли, наконец, до 1-го полка. Тут, однако, картина была другая. Люди ночевали в палатках. У первого батальона мы нашли маленькую палатку полковника Леша. Около неё денщики согревали на костре воду для чая. Дул резкий морозный ветер, и о кружке горячего чая приятно было подумать. Я подсел у костра на скатанную шинель, пока Дашкин будил полковника. - Собирать палатки! – раздался его голос, и голова в мохнатой папахе выглянула из-за полотнища. Я спросил его о причине такого контраста: люди одного полка ночуют в палатках, а другие – всю ночь мёрзнут на ветру. - А зачем я буду изнурять людей перед боем? На случай тревоги у меня везде караулы. Почему другие командиры рассуждают иначе – это не моё дело… Мы наскоро напились чаю. Денщик нашёл в повозке командира десяток баранок, торжественно заявив, что это «московские». Их пришлось разбивать рукояткой револьвера. Сборы полка были недолги. Через полчаса проходная колонна, обогнув холм с башней, уже вытягивалась на дорогу. Впереди пустынная равнина с таинственной далью, закрытой от нас утренним туманом. За этой завесой должен был начаться первый акт трагедии, при участии 1-го сибирского корпуса. Саженях в ста перед башней небольшой бугорок. Выехавшие вперёд командир полка и некоторые офицеры здесь остановились и сошли с коней. Обычным походным порядком двигаться дальше уже было нельзя… Впереди, как горох, рассыпанный по полу, барабанила ружейная трескотня. Колонна остановилась. Леш собрал кругом себя офицеров и стал давать указания к предстоящему бою. Вперёд была выдвинута пластунская команда, затем был двинут головной батальон. Полковник поздоровался с людьми и сказал: - Стрелки! Вы идёте в бой и будете такими же молодцами, какими, несмотря на тяжёлые времена, вы были с начала компании! Поддержите славу 1-го полка! Не забывайте, чьё имя вы носите! (1-й полк – имени Его Величества восточносибирский стрелковый полк). С Богом… Батальон был пущен уже не колонной, а цепями. Части быстро разбились по всему полю, и одиночные фигуры в расстоянии трёх-четырёх шагов одна от другой двинулись вперёд. Первая линия цепи скоро исчезла в тумане. Тогда пошли остальные батальоны уже походной колонной, прикрывая собою артиллерию и пулемёты. Полковник Леш сел верхом, объехал солдат, здоровался с ними и поскакал вперёд. Мустафа со своей коляской, нагруженной моими и полковника вещами, запутался среди пулемётов. Ему приказано было отстать и идти с обозом. Я пошёл вперёд вместе с колонной. Солдаты шли бодро и говорили о вещах, не имеющих никакого отношения к предстоящему бою, несмотря на то, что трескотня всё усиливалась. Если кто-нибудь, как бы вскользь, говорил: - «Ишь, как зажаривает». – Ему замечали: - «А ты, видно, не слыхал ещё. Погоди слушать – ещё наслышишься. Подойдём ближе – тебе не так нажарит». На ногах у солдат были новые сапоги. За спинами запасные тоже новые. В предыдущей статье я уже говорил о положении башни Хауха относительно Мукдена. Теперь мы двигались далее в том же направлении, т.е. на северо-запад. Большинство деревень обозначены только на больших двухвёрстных картах. Одни названия ничего читателю не говорят, а потому, чтобы ориентироваться в общей картине, необходимо определять направления и относительное положение различных пунктов по компасу. По диспозиции мы должны были в этот день дойти до деревни Ташичао (от башни 9 вёрст) и там заночевать. Путь невелик, но с первых же шагов стало ясно, что дойти в этот день до деревни Ташичао более чем трудно. Для этого нужно было в один день взять с боя три укреплённые деревни. Первую мы взяли, вторую видели только издали, но не дошли до неё, а Ташичао так и не видали… Когда потом подводились итоги мукденского боя, то уже задним числом соображали. Если бы мы на 19-е февраля не ночевали в горящей деревне Янсытунь, если бы следующие сутки не потеряли в стоянии у линии дороги под Мукденом и, наконец, третьи сутки под башней, а прямо бы двинулись на Ташичао, то успели бы занять этот важный пункт на пути японских обходных войск. К 8 часам туман рассеялся, и перед нами обрисовалась деревня Фансытунь (2½ версты от башни). Не доходя до деревни, стоял в резерве какой-то российский полк. Наша колонна прибавила шагу. Я поспешил вперёд и, чтобы обогнать её, сошёл с дороги и зашагал полем. Навстречу нам из деревни спешили китайцы, выносившие и вывозившие своё имущество. По торопливости их видно было, что беда застигла их врасплох. Растерянные женщины уходили почти бегом, таща за собой и на себе плачущих ребятишек. «В чужом пиру похмелье», - подумал я. На ближнем краю деревни, у дороги – красивая кумирня. Здесь уже хлопочет старший врач 1-го полка Вигелев и наскоро устраивает перевязочный пункт. Дальше у дороги – фанзы деревни. В одном огороде за обвалившейся глиняной стенкой стоят лошади конного разъезда пограничников. Сюда быстро подходит офицер и кричит: - Выводи лошадей за деревню! Живо!… В эту минуту я слышу протяжный, нежный свист пролетевшей японской пули… Этот звук для того, кто его услышит, сразу даёт новый тон и настроение окружающей обстановке. Всё становится значительным – и скачущий навстречу ординарец с донесением на листке бумажки, которую он торопливо прячет за рукав, и голоса команд, в которых слышится волнение, и движение людей, в которых заметна необычная нервность и торопливость… Все чувства напрягаются, и сердце начинает биться быстрее… Ещё такой же свист – и щелчок в глиняную ограду, куда ударила пуля… Третья шлёпается на дорогу и подымает лёгкое облачко пыли. Какой-то солдат, держа в поводу лошадь одного из офицеров, садится за изгородь с тыльной стороны и с простодушной улыбкой посматривает на других солдат, которые с лошадьми стоят тут же, причём из приличия даже зевает, как бы говоря этим: «вот я устал, присяду и отдохну»… - Прячься, прячься, - замечает ему сосед, - Небось, найдёт пуля того самого, которого ей надо… Впереди на небольшом бугорке стоит Леш и громко отдаёт приказания проходящим сзади ротам, которые, минуя его, сейчас же рассыпаются цепью и идут вперёд. Он горячится и ему кажется, что все его приказания исполняются медленно. - Господин полковник, - говорит ему кто-то из офицеров. – Вы напрасно стоите здесь: кругом летают пули… Вон там за фанзой гораздо безопаснее… - А идите вы… если вам самим не нравится здесь… Я желаю, чтобы весь полк прошёл мимо меня и видел меня именно здесь… где летают пули… Впрочем, господа, вы можете разойтись, они, кажется, стали стрелять именно по нас. Несколько офицеров отошли в сторону, но опять остановились группой. Пульки стали посвистывать кругом всё чаще и чаще, но, как казалось, никто этого не замечает или не хочет замечать, и внимание всех сосредотачивается на том, что делается впереди. А там, освещённый утренним солнцем, расстилался унылый манчжурский пейзаж. Серое поле, изрезанное грядками и пересечённое замёрзшей речкой, заканчивалось серой деревенькой, справа окружённой рощей. Ничего интересного на вид не представляла из себя эта деревушка, ни одной человеческой фигуры не было видно около неё, но в настоящую минуту она казалась грозной и таинственной. Из наружных глиняных оград, как сотни чёрных глаз, глядели вперёд отверстия – бойницы для японских стрелков. По полю навстречу этим зорким глазам медленно подвигались цепью редкие ряды серых фигур, окраской своей сливающихся с окружающей местностью. Они шли медленно, точно на прогулке, шаг за шагом приближаясь к роковым стенам, но в этом движении чувствовалась торжественность и сила. Дальние цепи постепенно терялись из вида, скрываясь за складкой местности или залегая на земле, точно таяли, и минута за минутой проходили в томительном и нервном ожидании. Слева показалась фигура солдата, бегущего навстречу цепям. Он направлялся в нашу сторону. Долгий бег из передового поста утомил его. Он спотыкался, начинал идти шагом и сейчас же опять пускался бежать. Добежав до полковника и переведя дыхание, он сказал: - Ваше выскородие… там он батарею устанавливает за углом деревни, по тую сторону… Он указал рукой налево. - Хорошо, обожди здесь… Поручик Никитин!… Полковой адъютант Никитин на белой китайской лошадке сразу появляется откуда-то, как из земли вырастает. - Пускай 1-я батарея откроет огонь по деревне и слева… Прикажите немедленно!… Поручик Никитин уже скачет назад к батарее. - И ты беги туда и расскажи командиру, - обращается Леш к солдату, который пускается вдогонку за адъютантом. Проходит несколько минут, и кроме ружейной трескотни ничего не слышно. Полковник начинает горячиться и посылает к батарее поручика Дашкина. Но не успел он скрыться за фанзами, как треснул удар, от которого стоящие тут лошади рванулись со своих мест. Над нами прошипел снаряд и, постепенно затихая, разорвался над самой деревней. Ещё три снаряда дали такие же меткие разрывы. Вторая полубатарея обстреляла левую окраину деревни. Сразу был найден верный прицел. Леш был в восторге. - Молодцы! – повторял он при каждом удачном разрыве, и потом вдруг закричал: - Беглый огонь! Ординарец, скажи капитану Ратькову – хорошо. Пускай беглым огнём по той же цели. «Три очереди – беглый!…». Батарея Ратькова стояла сейчас же за деревней саженях в пятидесяти от нас. Когда загрохотал беглый огонь (Беглый огонь – когда каждое орудие стреляет без команды, а сейчас же, как вложен патрон. Три очереди – по три патрона на орудие), то, казалось, вся деревня разрушится в прах. Ружейный огонь наших цепей затрещал чаще. Задние линии стали быстрее двигаться вперёд. Но вот некоторые серые фигурки стали присаживаться, точно они устали, другие ложились на землю, но медленно и просто, точно для отдыха, без эффектных движений тела, как обыкновенно изображают раненых на картинах. Некоторые поворачивались и шли обратно, точно им надоела прогулка под пулями. К одному из вернувшихся, когда он проходил мимо нас, Леш обратился с вопросом: - Куда ранен? Но солдат ничего не ответил и только показал пальцем на свой рот и раскрыл его. Оттуда хлынула кровь. - Ну ничего, скоро поравишься… это пустяки. Иди на перевязочный… Солдат растерянно глядел на полковника, точнее не понимал, что ему говорить, и медленно прошёл мимо. За ним солдаты-санитары пронесли раненого на носилках, а там ещё и ещё… У всех был вид смущённый, как бы виноватый. Они точно извинялись перед начальством, что их ранили и они уходят с поля. Тяжело-раненые стонали. Мы перестали смотреть в их сторону. На правом фланге между тем, происходило что-то неладное. Там стоял цепями Великолуцкий полк. Когда 1-й полк пошёл в наступление, то великолукцы стали постепенно отходить, потому что 1-й полк якобы пришёл им на смену. Выходило такое положение вещей: в то время когда одни наступают, другие рядом отступают. - Что они там делают? – кричал Леш, выходя из себя от негодования. – Остановите их! Адъютант и все наличные ординарцы поскакали отыскивать командира полка, чтобы передать ему желание полковника Леша. Его не нашли. На позиции уже оставался один батальон, и командир его велел передать, что «он не подчинён полковнику Лешу». Леш немедленно послал об этом донесение командиру отряда генералу Де-Витте и тот приказал Великолуцкому полку подчиниться полковнику Лешу. Но это приказание пришло уже после, а пока наступление шло своим порядком. Солдаты 1-го полка сумели не обратить внимание на отступающих и продолжали своё дело. Цепи, дойдя на 400 шагов до стенки, залегли и стали обстреливать амбразуры и переулки. Наша батарея после трёх очередей продолжала ещё стрелять… но вот впереди произошло что-то такое, что заставило всех насторожиться. Стрельба из наших цепей прекратилась, из орудий тоже. Далёкие незаметные цепи вдруг выросли в группы людей, бежали вперёд и толпились в проходах между стен деревни. Японские пули продолжали свистать около нас, но уже никто не обращал на это внимания. Все устремились вперёд к деревне, которая ранее казалась угрюмой и неприступной, а теперь… (утеряно). Дорога у того места, где мы стояли,… (утеряно) толпой конных и пеших…(утеряно)… толпились группы каких-то солдат, прокатила артиллерия… и на всём, и во всех выражалось одно общее чувство и стремление «вперёд»… Колорит картины сразу изменился. Стало будто светлее, люди оживились… туманное угрюмое утро стало ясным и праздничным… Солдаты-санитары, несшие тяжело-раненого, остановились на краю занятой движением дороги и поставили носилки на землю. Раненый приподнялся, через силу закричал слабым голосом «ура!» и опять упал на носилки… Наши ворвались в деревню. Она была взята. X. В артиллерийском резерве. Деревня, которую мы заняли, называлась Цуанванчи. Следующая деревня, куда отступили японцы – Людзакуань – находилась по дороге влево, почти под прямым углом. Когда наши ворвались в деревню, то японцы бежали по открытому полю на наших глазах и попали под огонь наших пулемётов. Впоследствии рассуждали, что если бы, не останавливаясь в первой деревне, мы неотступно преследовали их, то на их бы плечах ворвались во вторую деревню, но для этого нужно было, чтобы 1-й полк был поддержан резервом, а поддержки этой не было сделано. Удачно начатое дело этим и закончилось. Деревня Людзакуань осталась для нас неприступной. Когда Леш сел на лошадь и поскакал вперёд, увлекая за собой всех остальных находившихся тут, я напрасно искал глазами ординарца, который в таких случаях подводил мне лошадь. Пришлось некоторое расстояние пройти пешком. Это было нетрудно, потому что успех заставлял забыть усталость, но было обидно остаться позади. Но вот слышу сзади себя голос: - Ваше высокоблагородые, садытесь… Мустафа догнал меня, и мы рысью поехали вперёд. Влево от дороги – поле, по которому двигались цепи. Оно усеяно трупами. Между ними ходят несколько солдат-санитаров, отыскивая неподобранных раненых. Навстречу нам проводят пленных японцев. Несмотря на сравнительно тёплый солнечный день они зябнут. Головы их закрыты вязаными шлемами, какие носят и у нас, но у них они надеты поверх фуражек. Меховые воротники застёгнуты на шее. Их человек пять. Далее солдат ведёт под руку раненого хромающего японца и. глядя на Мустафу, глупо улыбается, должно быть, чувствуя себя в неловком положении. Не доезжая до деревни, Мустафа останавливается. - Нэлзя дальше ехать. Здесь пули летают… Может лошадэй побить. Действительно, кругом изредка посвистывает, и две-три пули шлёпаются в дорогу. Мы условливаемся, что Мустафа поедет полем вправо, в находящуюся там деревню, где уже виднеются повозки и зарядные ящики. Слева у дороги уже устанавливается батарея. Деревня с этой стороны, раньше нам невидимой, имеет более интересный вид. В неё ведёт крутой каменный мост, около которого стоят верховые лошади. Недалеко кумирня, где остановился полковник Леш и отдаёт приказания офицерам. В деревне ещё осталось несколько захваченных в плен японцев. Некоторые ранены. У забора лежит японец, раненый в ключицу. Он морщится от боли и, отыскивая удобное положение для руки, подкладывает под неё патронный подсумок. - Ишь, бестия, - говорит один солдат: - и винтовка у его отобрана, а патронов не хочет отдать… Японец делает усилие, берёт в другую руку подсумок и высыпает патроны на землю. Он, очевидно, говорит или, по крайней мере, понимает по-русски, но на заданные ему сейчас же вопросы отрицательно кивает головой. С западной стороны деревни, выходящей на дорогу отступления к следующей деревне, последние группы японцев отчаянно сопротивлялись, но были выбиты. У стенок и прямо на дороге лежат трупы… но между ними есть и наши. Далее в поле много трупов в серых шинелях, и трудно отличить чьи они, потому что у японцев верхняя зимняя одежда большею частью серая, но есть и чёрные шинели. Там же, в поле, широким фронтом уже двигаются наши цепи, а из деревни впереди уже идёт ружейная трескотня. До деревни Людзакуань менее версты – т.е. хороший ружейный выстрел – и трескотня идёт более ожесточённая, чем при первой деревне. Среди звуков неровной с промежутками стрельбы пачками, вдруг рассыпается, как барабанная дробь, однообразная зловещая трескотня… Это работают японские пулемёты. Цепи редеют. Чтобы скрыть себя от губительного огня, люди, пробежав некоторое расстояние, пользуются самым незначительным пригорком, ямкой, и залегают. Солнце ярко освещает открытое ровное поле перед неприятельской деревней. Невольно закрадывается сомнение в возможности взять её днём открытой атакой. Но по диспозиции к вечеру мы должны быть в Ташичао, и цепи тают, но идут вперёд… Первая батарея открывает огонь. Справа от деревни поспевает за ней вторая. Со стороны японцев, которые в первой деревне так и не успели открыть огня, - теперь начинают стрелять сразу несколько батарей. Воздух пронизывается сверлящими полётами невидимых снарядов, носящихся друг другу навстречу. Иду обратно к дороге мимо батареи, стреляющей беглым огнём. Позади высокое сучковатое дерево, на котором сидит с биноклем наблюдающий. Со стороны той деревни, у которой мы были утром, подходят новые полки, по пути разбиваются цепями и идут влево. Их долго видно на ярко освещённом поле. За деревней с тыльной стороны падают шимозы, как бы давая сильный перелёт. Но потом оказывается, что там стоит наша батарея, которая замечена японцами. Она снимается с места и отъезжает к лесу. Число наших батарей увеличивается. Выстрелы слышны и справа, и сзади. Шимозы начинают падать повсюду, и трудно сказать, откуда направлен неприятельский огонь. Я хочу идти в деревню, но с тыльной её стороны падают несколько шимоз. В то же время начинают кругом часто свистеть пули. Очевидно, японцы начинают стрелять по новым идущим открыто цепям. Чувство тоски и полной беспомощности заслоняют все остальные чувства. В такие минуты особенно неприятно одиночество. Слабеет воля, и человек готов поддаться чувству страха. Вот почему пример начальника, умеющего владеть собою и подчинять остальных своей воле, имеет такое громадное значение в бою. Несколько минут я выжидал, но шимозы продолжали падать у деревни, заслоняя её из вида своим чёрным дымом. В это время мимо проносили с поля раненого и спросили меня, где перевязочный пункт. Я сам этого не знал, и мы пошли наугад в поле, в сторону, противоположную выстрелам. В том же направлении с разных сторон несли ещё раненых, другие шли пешком и некоторые сворачивали направо в деревню, где стоял артиллерийский резерв, хотя там не было видно флага Красного Креста. У нас обыкновенно ставят или пятисаженный шест для флага, или совсем не ставят, чтобы не обращать внимания неприятеля, который любит пускать в перевязочный пункт «случайные гранаты». Отчего бы не ставить не над крышами, а у края деревни значок, который был бы заметен на пути от наших позиций и незаметен неприятелю? Кроме того, по дороге, например на перепутьи, можно ставить на землю хотя бы из картона значки, которые потом можно даже бросать. Мы дошли вместе до деревни. В одном дворике, заложив руки в карманы пальто, нервно шагал доктор. «Нашли», - подумал я и поздоровался с ним. Но с первых же слов оказалось, что он ветеринар. Очень симпатичный и милый человек, но всё-таки ветеринар. Раненые пошли дальше продолжать свои поиски. Я же остался с ветеринаром, тем более, что он предложил мне выпить стакан чаю. Пока денщик приготовлялся нас напоить, мы пошли осматривать фанзы. Везде был страшный разгром. Сундуки были разбиты, красивые открытые шкафики, где ставятся боги, поломаны и повалены на пол. Тут же валялись свечи, которые жгут перед богами, обрывки шелковых материй, картины, вытканные шелками на атласе. В одной зажиточной фанзе мы нашли целую груду женских башмаков с вышивками, совершенно новых, две больших фарфоровых вазы прекрасной старинной работы, но разбитые и не от случайного падения, так как они стояли на своём месте на полках, а умышленным ударом. По полу были разбросаны книги большими томами с шёлковыми переплётами и застёжками из слоновой кости. Оставалось загадкой, кому и для чего понадобилось это разорение. Можно только наверно сказать, что не самим китайцам, потому что они, забирая при выселении что могут, никогда не уничтожают оставшегося. Пока мы переходили по деревне из фанзы в фанзу, одна из шимоз упала недалеко от деревни. Затем мы благополучно успели выпить по стакану чая, причём мой собеседник беспокойно поглядывал в разбитое окно, уверяя, что другая шимоза должна непременно ударить в деревню. Действительно, скоро дикий свист и разрыв бризантного снаряда послышался совсем близко. Мы выбежали посмотреть и увидели, что шимоза ударила в крайнюю фанзу и разбила стену. Доктор сейчас же заявил, что он чаю больше не хочет и что вода невкусная. Мне оставалось только присоединиться к его мнению, и мы вместе пошли к задней стенке деревни, чтобы там расположиться за прикрытием. Вдоль всей глиняной ограды, высотою по плечо человеку, сидели артиллеристы резерва 1-й бригады. Впереди расстилалось поле, по компасу на восток и вдали слева виднелась сосновая роща с кладбищем. У ограды, почти вплотную к нам, стояли лошади и зарядные ящики. Стали приводить раненых артиллерийских лошадей, подвозивших снаряды. Ветеринар их осмотрел. У одной оказалась сквозная рана в шее, с обеих сторон которой виднелось два круглых красноватых отверстия. Такое нервное животное, как лошадь, несомненно, сильно страдало от боли, но это выражалось только её понурым видом и слабостью в движениях. Другая лошадь была ранена осколком гранаты в грудь с разбитием плечевой кости. Она едва двигалась. Ветеринар приказал её пристрелить. Мы опять сели у стенки, но просидеть пришлось недолго. Слева от нас, над самым краем деревни, стали рваться шрапнели. - Наконец и до нас добрались, - сказал доктор, словно это было его заветным желанием. По точности попадания в одно место было видно, что японцы решили обстреливать нашу деревню, совершенно справедливо полагая в ней присутствие резерва, и притом именно артиллерийского, потому что, стреляя обыкновенно по деревням шимозами, они стреляли шрапнелью специально по лошадям, которые всегда стоят под открытым небом. Можно было только удивляться тому, что им всегда было известно точно расположение наших частей. Шрапнели рвались одна за другой, приближаясь к повозкам. Некоторые пули уже барабанили по крышам. - Нам придётся отсюда уходить, - сказал доктор. Действительно, оставаться здесь зарядным ящикам со снарядами было совсем неудобно. По приказанию старшего артиллериста, сидевшие у стенки солдаты собрались к лошадям и приготовились. После ещё нескольких шрапнелей пронеслась шумная шимоза и ударила слева, саженях в двадцати от нас, убив осколком ни в чём не повинного осла, который без вьючного седла в сторонке. Это было сигналом. Лошади крайней повозки сами рванулись вперёд. Ездовые повскакали на других лошадей, и всё это понеслось по полю, громыхая по грядам. Человек двадцать солдат ещё оставались тут несколько минут, чтобы взнуздать лошадей с обозными повозками, захватить шинели, разложенные у стенки, и подобрать некоторые вещи. Оставаться нам с ветеринаром не имело никакого смысла. Он пустился догонять лошадей, здоровье которых было вверено его надзору и было для него дороже всего на свете, я старался не отставать от него из чувства товарищества. Не всегда дурной, но иногда и хороший пример бывает заразителен. Несмотря на грядки и гаоляновые стебли, торчавшие из земли, как колья, мы бежали с невероятной скоростью. Снаряды, лопавшиеся за нами вдогонку, подбодряли нас и придавали необыкновенную лёгкость нашим ногам. Доктор прыгал через грядки, как горная лань. Глядя на нас, можно было с уверенностью сказать, что ни одна шимоза нас не догонит… Но, по-видимому, японцы решили нас погубить. Над нами разорвалась целая куча снарядов, пущенных залпом. Один удар, страшно звонкий, треснул совсем близко над нашими головами. Такой звонкий и резкий разрыв шрапнели (Высокий разрыв шрапнели имеет, обыкновенно, красивый, округлённый звук, похожий на лопнувшую ракету, но гораздо сильнее её) услышать и остаться целым – редко кому удаётся. Почти одновременно с разрывом слышно было, как на землю шлёпнулись пули, которых, должно быть, было не менее двухсот. Доктор, бывший впереди меня в это мгновение, низко нагнулся к земле, и несколько секунд казалось, что он бежит на четвереньках, следуя примеру своих четвероногих клиентов. В то же время солдат, бежавший впереди меня, упал. Я думал, что он споткнулся, но потом оказалось, что он убит на месте пулей в голову. Другой в стороне тоже упал, но потом поднялся и побежал. Он был ранен в ногу. Один зарядный ящик остановился потому, что была убита одна из лошадей. Мы достигли, наконец, громадной сосны, стоящей поодаль кладбищенской рощи, с толстым стволом в два обхвата. Доктор в изнеможении опустился под ним на землю. - Чёрт их побери! – с гневом произнёс он. - Кого? - Конечно, японцев… Из-за них я брюки разорвал… - Сами виноваты: зачем бежали… Он посмотрел на меня с недоверием и стал доказывать, что его долг не в том, чтобы подвергать себя смертельной опасности, потому что его жизнь нужна для общества. «Собственно, не для общества, я не так выразился, потому что я ветеринар…» - прибавил он скромно и замолк. Снаряды сюда уже не долетали, но поляна впереди продолжала обстреливаться. Зарядные ящики остановились недалеко от нас. Мимо по полю проходило в это время несколько пленных японцев под конвоем двух солдат. Мы подошли поближе к ним. Тут был японский офицер, очень маленького роста, с чёрными усиками и весьма строгим и деловым выражением лица. Он, вероятно, потерял свою шинель, потому что был в одном чёрном сюртуке с узеньким меховым воротником, наподобие поддельного котика. Я ему предложил папиросу. Он поблагодарил, сделав под козырёк. Одному из солдат я протянул кусок шоколаду, но он деликатно отказался и знаками объяснил, что он предпочёл бы папиросу. Я дал каждому солдату по штуке и протянул ...
Ответов - 28
s.reily: ... зажженную спичку, но они глазами объяснили, что в присутствии офицера они курить не решаются. Тот это понял, но разрешения закурить им всё-таки не дал. Кстати, несколько слов о зимней одежде японцев. Большинство в широких шинелях, вроде халатов, желтовато-серого цвета. Издали они мало отличаются от наших шинелей и в особенности полушубков. Халаты с воротниками длинной шерсти довольно тёплыми. Под халатом, но сверх мундира, нечто вроде жилета или безрукавки на меху. Брюки собраны ниже колен, а дальше на ногах тёплые гамаши или навёрнутая в несколько рядов тесьма и, наконец, башмаки. Между пальцев ног они кладут вату, что очень согревает ноги. На головах фуражки, чёрные и светлые, с красным околышем у гвардейцев и жёлтым у армейцев. Вместо нашей кокарды на околыше звёздочка. Поверх фуражек тёплые шлемы. Кроме рукавиц, висящих на шнурке – тёплые перчатки. Меховой воротник шинели, будучи поднят, наглухо застёгивается клапаном. Пока мы сидели под деревом, канонада на фронте стала усиливаться, особенно на правом фланге всего отряда, где должен был находиться полковник Запольский, который, как говорили утром, запоздал. На левом фланге, т.е. к югу, по направлению к деревне Юхуантунь, т.е. верстах в семи, где должна была находиться 9 дивизия, входящая в состав 1 корпуса, доносились частые орудийные выстрелы. Хотя огонь и усиливался, но положение наших батарей оставалось всё то же. Неприятельская деревня держалась крепко. Артиллерийский огонь с их стороны показывал, что число их батарей увеличивается… Надо было посмотреть, что делается у наших. Доктор стал уговаривать меня остаться, соблазнял стаканом чаю под развесистой сосной, но в это время на позицию проходила рота какого-то полка, и я поспешил за нею. Гунджулин В. Табурин. 4 апреля. Д. Д. Покотилов. 14 апреля состоялся Высочайший Указ Правительствующему Сенату о назначении нового чрезвычайного посланника и полномочного министра в Пекин, на место покойного П. М. Лессара: должность эта возложена на чиновника особых поручений министерства финансов Д. Д. Покотилова. Д. Д. Покотилов начал свою дипломатическую карьеру в 1887 году, поступив на службу в азиатский департамент министерства иностранных дел. Затем, в течении шести лет, он состоял при нашей миссии в Пекине, где и приобрёл обширные познания в делах Дальнего Востока. Возвратившись в Санкт-Петербург на службу в центральном учреждении, Д. Д. Покотилов в 1894 году был приглашён на службу по министерству финансов. В то время, по окончании русско-китайской войны, Россия сблизилась с Китаем и вступила с ним в целый ряд договорных отношений (учреждение Русско-Китайского банка, аренда Квантунской области, концессия на постройку Восточно-Китайской железной дороги и пр.). Все эти сношения производились при ближайшем участии Д. Д. Покотилова. Через него же велись переговоры со знаменитым Ли-Хунг-Чангом и другими сановниками богдыхана, и таким образом, Д. Д. Покотилов имел возможность близко познакомиться с характером китайской дипломатии и с её личным составом. Все эти обстоятельства позволяют надеяться, что в лице Д. Д. Покотилова наше дипломатическое ведомство приобретает хорошо осведомлённого и опытного деятеля, который с честью будет занимать ответственный и важный пост русского посланника в Китае. Комиссия по улучшению быта рабочих военного ведомства. В настоящее время, когда рабочий вопрос так назрел в России и так властно захватил наше внимание, считаем не лишним ознакомить наших читателей с деятельностью особой специальной комиссии, которая ещё задолго до нынешнего времени взяла на себя труд разрешить весьма щекотливые вопросы положения и быта рабочих и притом разрешить их на самых современных и рациональных основаниях. Правда, в сферу рассмотрения этой комиссии вошли не все вообще русские рабочие, но лишь рабочие военного ведомства. Но недаром пословица говорит: «лиха беда – почин», важно начать какое-либо крупное дело, хотя бы с одного конца, а потом оно пойдёт шире и дальше. Комиссия, о которой идёт речь, образовалась в октябре 1902 года и возникла по инициативе тогдашнего военного министра А. Н. Куропаткина. Заботясь об улучшении материального положения и быта казённых и вольнонаёмных рабочих на разных заводах и в мастерских военного ведомства, А. Н. Куропаткин признал, что для достижения этой цели было бы необходимо установить для всех (по возможности) рабочих 8-часовой рабочий день, озаботиться улучшением жилищ и питания рабочих, доставить им врачебную помощь, средства к обучению детей и самообразованию и улучшить заработок рабочих, а также обеспечить их какими-либо мерами на случай старости или инвалидности. Для обсуждения всего этого и была образована упомянутая комиссия, получившая название «комиссии по улучшению быта рабочих военного ведомства» и удостоившаяся 26 октября 1902 года Высочайшего утверждения. Председателем её был назначен генерал-майор Я. К. Попов, а в качестве членов – представители различных учреждений военного министерства: В. И. Руденков, А. А. Певцов, В. В. Тавастшерна, В. И. Ракинт, В. А. Кухарский, Е. К. Лаврентьев, И. А. Взоров и Н. М. Лисовский. Душою комиссии был сам председатель, который за всё время своего долголетнего заведования крупными заводами хорошо ознакомился с бытом рабочих и с их нуждами. Комиссия рассмотрела следующие вопросы: 1.) О сокращении рабочего дня (8 и 10-часовой рабочий день), 2.) о медицинской помощи для рабочих, 3.) о способах нормировки заработной платы, 4.) о потребительных обществах, сберегательных кассах и пр.., 5.) о пособиях и пенсиях и 6.) о школах, библиотеках и о средствах к самообразованию рабочих. Кроме того, комиссия указала способы заявления рабочими общих ходатайств и определила те взаимные отношения между начальством и рабочею массою, которые обеспечивают воспитание в рабочих чувства законности и порядка. К февралю 1905 года комиссия уже собрала богатый материал и представила военному министру все свои заключения и общий обзор своей деятельности. Все труды комиссии печатаются, и в скором времени предстоит обсуждение их в высших правительственных инстанциях. Таким образом, благодаря прекрасной идее А. Н. Куропаткина, военное ведомство близко подошло к справедливому и рациональному разрешению одного из важнейших народных вопросов и подало первый пример в России для самого широкого признания прав рабочих. Достаточно сказать, что оно признало необходимость установления 8-часового рабочего дня. Все постановления комиссии проникнуты гуманным духом помощи и содействия рабочим в их нуждах и пришлись теперь, как нельзя более, ко времени. Комиссия словно предугадала, что рабочий вопрос в скором времени выдвинется на сцену в резкой и острой форме, и приняла все меры, чтобы удовлетворить назревшим потребностям рабочих масс. Дай Бог, чтобы её добрые начинания были с успехом проведены в жизнь, и дай Бог, чтобы вслед за тем возникли новые, более лёгкие и светлые условия быта и для остальной рабочей массы в государстве! Угрозы страха (политическое обозрение). Ещё Достоевский заметил, что слабые и безвольные люди любят самые бравурные пьесы, тогда как натуры сильные и героические, наоборот, предпочитают обыкновенно нежные и сентиментальные мелодии. Мрачный каторжанин, зарезавший десятка два жертв, способен проливать слёзы, выводя визгливым голосом рулады о стонущем «сизом голубочке», а мирный маленький чиновничек, трепещущий и перед столоначальником, и перед тёщей, взявшись за гитару, непременно будет наигрывать грозный воинственный марш. В этом отношении политика имеет кое-что общее с музыкой. В ней тоже нередко люди ищут и находят обратное отражение самих себя: воинственные народы вечно говорят о мире, миролюбивые, напротив, всегда усиленно толкуют о войне. Посмотрите, например, на Англию. Она вся ушла в крупные промышленные предприятия и торговлю, в собирание барышей, доходов и процентов. Поскольку процветанию торговли препятствуют военные грозы, она терпеть не может войны. Из двух вечно соперничающих божеств – Меркурия и Марса – она поклонилась первому, а из второго сделала простого прислужника своего национального идола. Со времени Ватерлоо она настоящих войн не вела, а занималась так называемыми мелкими колониальными экспедициями, покоряя силою своего оружия слабые и малокультурные народы, одерживая победы над безоружными неграми, индусами, тибетцами, австралийцами, арабами и проч., и проч. Само собою разумеется, что эти экспедиции были несравненно более похожи на организованные грабежи, чем на настоящие европейские войны. Против сколько-нибудь сильного и опасного врага Англия, в течении столетия, никогда не обнажала оружия, если не считать её участия в крымской коалиции, для которого вовсе не требовалось особой воинственности, судя по тому, что на него отважилась даже маленькая Сардиния. Между тем как Россия, Франция и Германия за это время вынесли по нескольку кровопролитных войн, одна Англия пользовалась абсолютным миром, нарушенным лишь неудачным колониальным эпизодом в Трансваале. Она не воевала, но зато многократно грозила войной. Вместо того, чтобы обнажать оружие, а тем паче пускать его в ход с риском поражения и проигрыша, она предпочитает бряцать им у носа врагов и нередко достигает таким путём огромных результатов. К числу таких классических бескровных побед надо отнести знаменитый эпизод с Фашодой. Попытка повторить его, по поводу столкновения в Северном море, оказалась неудачной, но это нисколько не повлияло на прочно сложившиеся традиции английской дипломатии, и в дальнейшем течении русско-японской войны Англия при всяком удобном случае продолжает бряцать тупою саблей. Осложнения, вызванные дутыми японскими претензиями к Франции за мнимое нарушение нейтралитета, вдохновили лорда Бальфура на чрезвычайно воинственное словоизвержение. Смысл его речи таков: Англия совершенно безопасна для вражеского вторжения на своих островах, но зато уязвима в Индии, которую надо укреплять и вооружать, охраняя неприкосновенность «буферного» государства – Афганистана – и не позволяя русским проложить по его территории железную колею к английским владениям. А раз Россия не страшна ни в Европе, ни в Азии, Англия может смело чинить ей всякие неприятности и пугать русскую дипломатию демонстративным сосредоточением в Тихом океане огромной эскадры и приведением в оборонительное положение укреплений Сингапура. Под давлением таких угроз, России только и остаётся приказать адмиралу Рожественскому поскорее уйти от аннамских берегов и отказаться от всякой мысли о культурном благоустройстве своих среднеазиатских окраин, так как прокладка железных дорог через Афганистан будет принята – по предупреждению английского премьера – как «начало военных действий» против Англии. Замечательно, что стараясь напугать других, Англия сама боится воображаемых опасностей. Из преувеличенной осторожности она хочет ?удить Афганистан на вечное бездорожье и лишить наши коммерческие грузы выхода на индийские рынки. По остроумному замечанию «Westminster Gazette», лорд Бальфур мечтает превратить Афганистан в недоступный остров. Но в конце концов бороться с опасностями иностранного нашествия при помощи одного только бездорожья довольно рискованно: суворовский переход через Альпы показал, что нет таких географических препятствий, которые не могла бы преодолевать руководимая энергичным полководцем армия. Остановить её натиск может только живая защита в лице не менее энергичных, храбрых и самоотверженных войск. На содержание своей армии Англия с Индией тратит, по вычислению оппозиционной прессы, 56 млн. фунт. стерлингов, т.е. почти 560 миллионов рублей ежегодно, но по-видимому мало на своих солдат, если способна бить в набат и объявлять войну при первом появлении в Афганистане русского инженера путей сообщения. Сама английская армия несравненно менее воинственна, чем английская дипломатия, и, несмотря изумительно щедрые оклады, которые даже и не снились нашим воителям, не досчитывается в своих кадрах около 4.000 офицеров, полагающихся по штатам. Британия вечно грозит только потому, что сама в глубине души очень и очень побаивается. Опыт показал, что для неё переход от грозных слов к делу очень труден. Дипломатия всего мира должна хорошо знать цену английских угроз. Они едва ли остановят наши работы в среднеазиатских владениях, тем более, что только в этом пункте Россия имеет возможность оказывать фактическое воздействие на политику великобританского правительства. Сознание нашей силы у преддверия Герата служит лучшим и чуть ли не единственным залогом безопасности нашего флота в Тихом океане от нападения английских эскадр и главной охраной наших интересов от вездесущего Альбиона.
s.reily: «Нива» №20 (21 мая 1905 года). Тексты: Волчёнок. Повесть П. П. Гнедича (продолжение). – Из дневника. Стих. А. Круглова. – На войне (от нашего специального корреспондента). – Годовщина Тюренченского боя. – А. А. Бирилёв. – В чаянии жёлтой опасности (политическое обозрение). – Объявления. Фотографии: Снабжение патронами во время боя. – Георгиевцы: Генерал-лейтенант Н. И. Мау, начальник 31-й пехотной дивизии, награждённый орденов Св. Владимира 2 степени с мечами за отличие в делах против японцев. – Генерал-майор А. Шилейко, командир 1-й бригады 3-й сибирской дивизии, награждённый орденом Анны 1 степени и Станислава 1-й степени с мечами. – Командир 146-го Царицинского пехотного полка, полковник В. Э. Штубендорф, контуженный в голову в бою под Эрдагоу и скончавшийся 2 декабря 1904 года. – Капитан 9-го Тобольского сибирского пехотного полка И. Г. Ермолаев, участвовавший в боях под Вафангоу, Дашичао, Санчандзы и Шахэ, ранен в последнем бою под Мукденом. – Штабс-капитан 1-го восточносибирского стрелкового пехотного полка И. Е. Иванов, раненый под Ляояном и оставшийся в строю. – Штабс-капитан 99-го Ивангородского пехотного полка П. П. Бровкович, контуженный у деревни Санлипу 18 февраля с.г. – Штабс-капитан 33-го Елецкого пехотного полка Н. Г. Пикус, раненый в последнем бою под Мукденом. – Штабс-капитан 216-го Инсарского пехотного полка С. Г. Ермаковский, убитый в последнем бою под Мукденом. – Штабс-капитан 9-й артиллерийской бригады В. А. Троцкий-Сенютович, раненый на перевале Сяоканлин. – Штабс-ротмистр А. Л. Сахаров, раненый в отряде генерала Ренненкампфа 17 февраля. – Поручик 23-го восточносибирского стрелкового полка Н. Н. Ионин, раненый под Мукденом в последнем бою. – Поручик квантунской крепостной артиллерии Е. С. Максарев, удостоен трёх наград и ныне находящийся в плену в Мацуяме. – Поручик 99-го Ивангородского пехотного полка А. П. Иванов, раненый и скончавшийся в последнем бою под Мукденом. – Капитан 145-го Новочеркасского пехотного полка А. В. Шатковский, убитый в последнем бою под Мукденом. – Поручик 12-го Барнаульского пехотного полка Е. П. Копытко, убитый в последнем бою под Мукденом. – Поручик 216-го Инсарского пехотного полка Свенцицкий, убитый в последнем бою под Мукденом. – Поручик 20-го восточносибирского стрелкового полка А. Н. Сиробоярский, убитый в последнем бою под Мукденом. – Поручик 148-го Каспийского пехотного полка И. М. Павлов, раненый в последнем бою под Мукденом. – Подпоручик 219-го Юхновского пехотного полка П. Н. Бабурин, раненый в последнем бою под Мукденом. – Подпоручик 9-го Тобольского сибирского пехотного полка В. Попов, оставшийся на поле сражения под Дашичао. – Подпоручик 34-го восточносибирского стрелкового пехотного полка П. Д. Шестаковский, раненый 29 сентября на Туманлинском перевале. – Подпоручик 8-го сибирского пехотного полка О. П. Егоров, контуженный в последнем бою под Мукденом. – Вольноопределяющийся Приморского драгунского полка К. В. Галькевич, награждённый лично генералом Куропаткиным орденом Св. Георгия 4 степени, раненый под Инкоу, но оставшийся в строю. – Лекарь 45-й летучей парковой артиллерийской бригады А. К. Юрецкий, раненый в последнем бою под Мукденом. – Врач С. Л. Гинтылло, после занятия японцами Мукдена оставшийся там при раненых 16 дней и теперь возвращающийся в Росссию. – Доктор медицины В. Л. Гинтылло, старший врач при отряде генерал-адъютанта Мищенко. – Сестра милосердия 27-го полевого подвижного госпиталя П. М. Наркевич, награждённая медалью за усердие на анненской ленте. – Вольноопределяющийся 3-й роты 6-го сапёрного батальона Л. А. Кузьминский, произведён за храбрость в боях в унтер-офицеры, затем в прапорщики и награждён орденом Св. Георгия 4 степени (последний из георгиевцев). – Солдатская баня под открытым небом при 3-х градусах мороза. – Штабс-капитан 11-го Псковского пехотного полка Предтеченский, спевший в японских окопах арию «Сердце красавицы». – В свободную минуту на наших передовых позициях. – Вице-адмирал А. А. Бирилёв, назначенный командующим флотом в Тихом океане. На войне (от нашего специального корреспондента). Мукденский бой. XI. Переменно. На равнину перед деревней Лядзякуань, в которой укрепились японцы, сыпался свинцовый дождь. Цепи стрелков ползком и перебежками пробирались вперёд и залегали. Каждый бугорок, каждая ямка служили укрытием от свинцового дождя, но мало спасали от него. Прильнувший всем телом к земле стрелок, приподняв над винтовкой голову, посылал бесполезные выстрелы в далёкую глиняную стену, в невидимого врага, покуда сам, раненый в голову, не опускал её на землю. Другие раненые отползали назад несколько шагов и опять ложились, отдыхали и опять ползли. Цепи таяли… В подкрепление им шли новые, и живые ложились рядом с мёртвыми. Среди этих лежащих тел поднялась какая-то фигура, махавшая руками и переходившая с места на место. Несколько солдат группировалось около неё, но они двигались согнувшись и приникали к земле. Стрелки задней цепи перебежками приближались к ним и все двигались вперёд за фигурой, шедшей во весь рост. Человек этот, если и был начальством, то самым маленьким. Это был зауряд-прапорщик Сильвестрюк. Хоть он и носил офицерские погоны, но лишь временно, потому что зауряд-прапорщики их носят только в течении компании, а потом они становятся такими же фельдфебелями, какими они были и раньше, солдатами же, в лучшем значении этого слова, для которых служба и храбрость есть долг, а не средство отличия, они остаются всё время независимо от офицерских или солдатский погон. Сильвестрюк был в 1-м полку заведующим столовой. Этим положением определялись его отношения к господам офицерам и заполнялась та пропасть, которая существует между образованным офицером и необразованным фельдфебелем. Он был к ним почтителен, стеснялся садиться в их присутствии, и они относились к нему снисходительно. В середине января Сильвестрюк был послан в Харбин с какими-то поручениями, и когда там узнал о деле при Сандепу, то заплакал от горькой досады, что не мог принять в нём участия. Теперь он просил дать под его команду около взвода и пошёл со стрелками вперёд. Вдали он заметил ровик и решил его занять со своими людьми. Каждого солдата он знал по имени и подгонял тех, которые отставали. Пули носились кругом, как рой комаров, но Сильвестрюк поставил себе задачей зайти вперёд всех цепей и занять намеченный ровик. Когда японцы стали явно стрелять по его приближающейся фигуре, он на несколько секунд ложился на землю, и затем вставал, скликал своих и опять шёл вперёд. Несколько человек уже были ранены и остались позади. Кругом лежало много японских трупов. Это были те, которые пали при отступлении из первой деревни. Из-под широко раскинутых халатов виднелись белые гамаши и низкие светлые башмаки. Один японец, ещё живой, дико стонал и, лёжа на боку, в страхе протягивал руку, боясь, что наши солдаты его приколют. Он лежал на пригорке, и свои же пули легко могли его задеть. Два солдата, кравшиеся мимо него, взяли его за ноги и оттащили к задней стороне пригорка. Через минуту один из них, нагнувшись, побежал за своими, а другой был ранен в живот и остался лежать рядом с японцем. Наконец, Сильвестрюк со своими людьми добежал до ровика и засел в нём. Каждый примостился поудобнее, у кого были лопаты, стали вырубать в земле углубление для винтовок. Деревня находилась в 400 шагах впереди. На этом расстоянии можно было легко различить жёлтые околыши, мелькавшие из-за каждой фанзы, из-за каждого забора. За развалинами, выступающими впереди деревни, японцы засели большой группой, некоторые едва прикрытые глыбами обвалившейся глиняной стены. А другие, пренебрегая защитой, открыто выступали вперёд и стреляли с колена, но скоро, как бы ослабев, опускали винтовку и склонялись к земле или уползали обратно. Тяжело раненых японцы сейчас же оттаскивали назад. У Сильвестрюка, покуда он добежал до ровика, была поранена почти половина людей, так что он занял его одним полувзводом. Теперь они были отчасти защищены от огня. Раненых стало меньше, но зато все тяжело или смертельно – в голову. Другим ротам пришлось лежать на совершенно ровной местности. В четвёртой роте не осталось ни одного офицера. Тогда зауряд-прапорщик Михайлов с остатками роты перебежал и занял ровик вместе с Сильвестрюком. Цепи таяли… За невозможностью выносить раненых под огнём из передних цепей, их оставляли на месте до наступления сумерек. Кто мог, тот уползал сам. Среди непрерывной ружейной трескотни, изредка слышался свисток команды офицера к залпу, и вслед за раскатом по долине проносился тяжёлый глухой вздох от полёта пуль. В массе звуков от ружейного огня, носящихся в воздухе снарядов, лопающихся шрапнелей, механической трескотни пулемётов, выстрелов орудий, от которых сотрясался воздух, слышались слабые просьбы и жалобы раненых, которых санитары укладывали на носилки и, не поднимая на плечи, торопились выносить из огня. - Братцы! Не оставьте, замерзаю… - говорил отдельно лежащий, на ходу раненый солдат. Несмотря на яркое солнце, дул резкий, морозный ветер. У всех солдат на руках были рукавицы, потому что иначе пальцы замерзали от стальной скобы винтовки. Вообще же целым и здоровым холодно не было. Их согревало внутреннее волнение. Но раненые, в особенности при потере крови, застывали очень быстро. Один раненый в ногу старался отползти назад. На валенке видна была кровь, но на свою рану он мало обращал внимания. Его мучило совсем другое и, по-видимому, не имевшее никакого отношения к ране – тяжёлая тошнота. Лицо его позеленело от страшного напряжения… Это был шок. В едва заметном углублении в земле залегли три стрелка. Прикрытие было слишком ничтожное, и один из них уже был тяжело ранен в грудь. Он неловко лежал на боку и хрипел. Двое других хотели отнести его назад к деревне, но он отказался. Через силу вылез он вперёд и лёг перед ними. - Валяй, братцы… обо мне не думайте. Всё равно мне уж не жить… Буду же я вам бруствером… Стрелки положили на него винтовки и продолжали своё дело. В живой бруствер ударилось ещё несколько пуль, и он стал остывать… Цепи таяли… К пяти часам орудийная стрельба неприятеля до того усилилась, что, казалось, батареи всей армии собрались сюда. Шрапнели залпами рвались в воздухе и засыпали ничем не защищённых стрелков свинцовым градом. В деревни неслись шимозы, и в трёх местах уже начался пожар. Слева от нас, где должна была находиться 9-я дивизия, слышался непрерывный гул. Справа, со стороны отряда Запольского, тоже слышалась канонада, но чьи это выстрелы, решить по одному взгляду было трудно. Весь западный и северо-западный небосклон белел облачками японских шрапнелей. На поляну за деревней Цуанванчи падали шимозы, обозначая шипящим звуком свой полёт над деревней. Но туда же на поляну падали и такие, полёта которых не было слышно. В этих, падающих неизвестно откуда, снарядах было что-то угрожающее. И, казалось, никто их не видел. К роще, из-за которой они неслись, стоял какой-то обоз. Ни одного офицера не было видно поблизости, а солдаты обоза прилегли за холмами могил и мало интересовались тем, откуда именно летят снаряды. По дороге, пересекающей поле, неслись зарядные ящики, под… …(утеряно 4 страницы )… …роне дороги лихо проскакал священник, с развевавшейся по ветру рясой. Во общем наше отступление, как говорится, совершилось в полном порядке, потому что никто не отстал. Достигнув пересечения двух дорог, начальство остановилось, но обоз продолжал своё движение. Офицеры уселись на бугорок и составили военный совет. Надо было решить вопрос о том, где нам найти пристанище. По карте на дороге в двух верстах от Сяохетуня на юго-восток должна быть деревня Сахедзы. Но левее себя мы видим башню Хауха, которая дальше от Сяохетуня, а Сахедзы не видно на пять вёрст кругом. Она, как сквозь землю, провалилась. Мы закуриваем папироски и любуемся на падающие впереди снаряды. Они засыпают деревню Сяохетунь, над которой поднимаются ещё два столба дыма от пожаров, и падают на полверсты впереди неё, не залетая за строго определённую границу. Хвост обоза уже успел выйти из сферы огня. Но, как потом оказалось, в обозе были и убитые, и раненые. - Жарко, - сказал казначей, снимая папаху. Действительно, несмотря на двенадцать градусов мороза, нам было жарко, как в тихий июньский день. Моцион разогрел нас. - На какое расстояние хватают шимозы? – осведомился сидевший с нами врач. - До семи вёрст… - ответил кто-то. - Но, судя по карте, деревня Людзякуань находится от нас, или верите мы от неё находимся, не более, как в шести верстах, следовательно… Доктор не успел закончить своего заключения, как послышался знакомый свист, и саженях в двадцати перед нами в одну ровную линию выросли восемь тёмно-коричневых букетов. Мы очень быстро поднялись со своих мест и не менее быстро двинулись дальше. Пропавшая было деревня Сахедзы оказалось очень близко, т.е. не далее, как в полуверсте от нас. Мы в этом убедились, когда дошли до обрыва, за которым расстилалась болотистая котловина. Здесь и приютилась деревня Сахедзы, в которой нам суждено было прожить целые сутки. Около 4-х часов дня японцы с севера и запада обстреливали наши передовые позиции перекрёстным артиллерийским огнём, а своей пехотой перешли в атаку. Здесь они сосредоточили наибольшие силы для удара, чтобы разбить наш, как его называли, северный отряд, назначенный для обхода армии Ноги. Впоследствии все пришли к тому заключению, что на всём остальном фронте у японцев в это время уже оставались, сравнительно с нашими, слабые силы. Вся армия Ноги, с прибавкой значительных подкреплений, обрушилась на северный фронт. И этот северный фронт, назначенный для наступления, с первых же шагов был поставлен в положение обороняющегося. Несмотря на то, что в состав его входил такой корпус, как 1-й сибирский стрелковый с его отличной боевой опытностью, полученной в непрерывных боях с самого начала компании, он не мог действовать совместно, как это было до сих пор. 1-я дивизия (бывшая Гернгросса) была разрозненна. Один полк (2-й стрелковый полковника Иванова) 1-й бригады Леша находился в это время на левом фланге, и 1-й полк вошёл в состав Самарского, Великолуцкого и других полков, с которыми командный элемент до сих пор не имел ничего общего. Но главное затруднение было в том, что в то время, когда мы делали обход японцев на высоте Императорских могил, они обходили нас вёрст на пятнадцать севернее Во всяком случае, 22-го февраля положение дел на нашем правом фланге было ещё далеко не критическое, а на южном фронте и на левом фланге у Линевича – даже успешное. В нашем отряде также все были в полной надежде на конечный успех и с такой же надеждой ждали свежих подкреплений. 1-го полка уже почти не существовало, и полковник Леш, не желая отступать и желая, если не своим полком, то лично быть ещё полезным, взял на себя командование над местным фронтом. Но мало опытные в боях и как раз находившиеся здесь полки не могли выдержать адского огня, который тут сосредоточили японцы, и… отступление началось… Незаметно… Число раненых всё увеличивалось. Санитаров уже не было. Они относили раненых раньше и сами пали на месте во время уборки их. Тогда раненых стали относить строевые… Это и есть начало отступления… Каждый тяжело раненый выводит из строя, считая и его самого – пять человек. Ряды начинают редеть страшно быстро. Ружейный огонь становится беспорядочным… Идущих обратно людей становится всё больше и больше, и среди адского огня неприятеля разбирать, кто из них ранен, уже нет возможности… Видя отступающие цепи, полковник Леш останавливал, опять ставил цепи, но огонь их был уже слаб и не мог спорить с неприятельским. И в то же время, как неприятельские батареи забрасывали снарядами наши позиции и с фронта, и с флангов – наши батареи затихали, потому что из некоторых орудий уже некому было стрелять. Негодуя и угрожая, Леш останавливал солдат и офицеров, но в то же время видел, что удержаться поредевшим полкам перед многочисленным неприятелем нет возможности, и он собирал их, чтобы спасти орудия. Батарея 40-й артиллерийской бригады стояла молча, и никого живого при ней уже не было. Леш послал ординарцев за передками, но их не могли найти. Тогда он приказал полковому адъютанту, Н. Н. Никитину, неотступно находившемуся при нём, собрать людей и вывезти орудия на руках. Никитин бросился на коне в толпу отступавших и человек тридцать заставил собраться к первому орудию. Солдаты взялись за станок, за колёсные спицы и вывезли его. В это время под Никитиным была убита лошадь. Он упал вместе с нею, затем поднялся и собрал ко второму орудию столько же людей. Они вытащили из земли глубоко зашедший в неё сошник и подняли хобот. Что-то хлестнуло Никитина по ногам… Он упал, но сейчас же поднялся и, видя, что второе орудие двинулось с места, пошёл к третьему. В это время пролетевший над головою снаряд сбил его с ног… Он был контужен в голову и уже сам не мог подняться… Четыре солдата взяли его на руки и понесли. Полковник Леш, когда Никитина проносили мимо него, думая, что он убит, нахмурился и отвернулся… XIII. Барометр падает. Вечером деревня Сахедзы наполнилась народом. Не было ни одной свободной фанзы. Денщики заранее выбрали для нас помещение почище и приготовили чай. Канонада утихла. Все мы чувствовали потребность отдохнуть и душою, и телом. В фанзе было холодно. Каны и здесь оказались поломанными. Оставалось согреваться чаем. Приходили и уходили офицеры каких-то полков. Слухи об общем положении вещей были самые разноречивые. Несомненно было только одно – что главный удар неприятеля обрушился на наш фронт. Положение этого фронта было совсем исключительное. В то время как 1-я и 3-я армии были обращены на юг, 1-й корпус генерала Гернгросса был обращён на северо-запад. Отступательное движение наше имело направление Цуаванчи – Сяохетунь – Сахедзы, по прямой линии к Мукдену – на юго-восток… Отряд Запольского, составлявший 21-го числа наш правый фланг, теперь оказывался в деревне Падяза, т.е. перед нами, и расстроенные его части были уже в нашей деревне. Левее 1-го корпуса, обращённый на запад, находился 10-й корпус генерала Церпицкого. В это день он отбил все атаки. Но дело в том, что, не прерывая связи с 1-м корпусом – он встречал фронтальные атаки, а 1-й корпус, как крайний, уже имел дело с обходным натиском. В то же время на левом фланге перевес был на нашей стороне. После первых отступлений армия Линевича укрепилась, и Данилов перешёл в наступление. В центре все атаки на Новгородскую и Путиловскую сопки были отбиты. Кто видел эти позиции и боевые части, находившиеся там, тот знал, что взять их немыслимо. Это знали лучше всего сами японцы и, неся громадные жертвы, они производили эти атаки с единственною целью отвлечь наше внимание от правого фланга. И надо признаться, что это им удалось. Несмотря на тяжёлое положение нашего отряда в эти минуты, когда будущее оставалось ещё неизвестным и загадочным, у нас ещё никто не терял надежды на успешный исход мукденского дела. Надеждой для всех была азбучная истина военного искусства, что «каждый обходящий сам может быть обойдён и отрезан»… Оправданием потерь и частичных отступлений была ещё более простая истина, что никакая серьёзная победа не может быть одержана легко, а в особенности в таком грандиозном деле, как Мукденский бой… Надеялись, что эта третья с начала компании операция обхода неприятеля наконец ему не удастся. Надеялись, что сильная русская армия со славным историческим прошлым, для которой почему-то слово «обход» стало в эту войну страшным пугалом, сумеет выйти из тяжёлого положения, соответственным маневром ответит на рискованный маневр противника и побьёт его его же оружием. Уверены были, что весь южный фронт, укрепившись на мукденских позициях, в состоянии удержать их и даже отдать часть своей боевой силы на западный фронт, где находился ключ решения задачи. И, наконец, справедливо верили, что русская армия, как массовая боевая сила, никак не ниже японской армии. И это сознавали не те, которые делают свои заключения издали, по одним результатам, а те, которые сами были в боях, жили с солдатами, видели, как они идут в атаку, видели, как они умирают, видели и знают, при каких условиях они отступали, видели японских солдат, идущих в атаку и подбодряемых своими же пулемётами, видели их перебежчиков, видели, как они, оставаясь без офицеров, бросались на колени, как они при взятии Хуанлотодзы прятались под китайскими женщинами, которые, лёжа на канах, прикрывали их своими телами… Только эти люди могут судить и они знают, что с русским солдатом можно воевать и побеждать… Но те, кто имел хорошее зрение и смотрел повыше солдатских папах, в неопределённую даль, закрытую серым неподвижным туманом, те чувствовали в воздухе приближающуюся грозу… Исторический барометр падал… Надвигался ураган… В нашу фанзу привели под руки поручика Никитина – адъютанта полковника Леша. Вид у него был ужасный. Он не был ранен, но не мог стоять. Его усадили на кан и стали придерживать. Все молча на него глядели, а он широко раскрытыми глазами смотрел перед собою, как безумный, и, казалось, никого не узнавал. Ему дали напиться и кто-то с ним заговорил. Но Никитин отрицательно покачал головою, давая понять, что он оглох… На одно ухо он ещё немного слышал. Доктор стал его уговаривать поехать в Мукден и лечь в лазарет, но Никитин долго не соглашался, надеясь, что он отлежится здесь. При осмотре его доктором не оказалось никаких наружных повреждений. Результатом воздушной контузии была глухота и страшная головная боль. Светила хирургии в воздушную контузию не хотят верить, называя её предрассудком. Наука не подтвердила существования воздушной контузии. Профессор Павлов, приехав из России в Харбин, на днях прочитал блистательную речь о современных ранениях. В России он производил опыты, стреляя из винтовок в глину, в песок и в воду. Над живыми людьми производить опытов ему, конечно, не приходилось. Речь, или даже, как её некоторые назвали, лекция – была прочитана тем самым врачам, которые целый год работали на полях сражения… Профессор говорил, что воздушной контузии не существует. Он видел раненого в переносицу, причём глаза остались неповреждёнными. Но это могла быть пуля – или рикошетная, или на отлёте. Таких пуль во время стрелкового боя множество. Они могут уже не иметь силы для разрежения воздуха, но ударом производить раны даже более опасные. Воздушных контузий от снарядов тоже не существует. Весьма трудно было бы подойти к баранам с аршином и измерить расстояние, на котором пролетел над ними снаряд. Относительно же того, что они остались в полном здоровье, можно судить разве только по тому, что не один из баранов после этого происшествия не пошёл к доктору… Речь профессора была покрыта горячими аплодисментами. Удивительно, как люди доверчиво внимают всему, что сказано авторитетным тоном, да ещё с прибавлением генеральского чина, хотя бы и в сфере науки… Но оставим в покое баранов и послушаем, что говорят об этом люди, побывавшие в огне и на своём собственном теле испытавшие воздушные контузии. Неизвестно, какие последствия ожидают поручика Никитина, хотя, казалось бы, достаточно и того, что с ним уже случилось, но под Ташичао один офицер, контуженный в голову, через полгода сошёл с ума. В бою у станции Шахэ 29-го сентября был контужен в живот офицер Моршанского полка в ту минуту, когда он, стоя на бруствере, управлял залповой стрельбой. Во время перевозки в вагоне он жаловался на боли в ногах. На его теле не было обнаружено никаких повреждений, а через несколько времени он умер в Телине, причём врачами была установлена контузия в живот. Полковник Леш в бою под Ляояном был контужен в ногу. На теле не было видно не малейшей царапины, а только лёгкая краснота, и он промучился с ногой больше недели… Артиллерийский штабс-капитан Щербов-Нефедович был контужен в голову на Янзелинском перевале. В момент контузии его воздушным вихрем несколько раз перевернуло и сшибло с ног, после чего он без сознания пролежал сорок четыре часа. При осмотре наружных повреждений не было найдено, а в результате страшные головные боли и слабость в ногах, так что без костылей Щербов-Нефедович уже не мог двигаться. Замечательно, что все контузии головы отражаются в ногах. На Путиловской сопке офицер 19-го полка (не помню фамилии, но достаточно названия части) был контужен в голову и умер на месте. При осмотре не найдено было ни малейшей царапины, но от страшного разряжения воздуха глаза вылезли из орбит, а череп разошёлся по швам. Батальонный командир 36-го полка, подполковник Остолопов получил контузию всей левой половины тела, следствием чего были сильные боли правой руки и правой ноги, а впоследствии слабость и уменьшение их длины, а также ослабление правого глазного века. Артиллерийский поручик Н. Н. Куропаткин (старший адъютант начальника артиллерии 3-го Сибирского армейского корпуса) получил общую воздушную контузию всего тыла, последствием чего были сильные ломоты во всём теле в течении двух недель. Полагаю, что из множества фактов уже одних этих, лично мне известных, достаточно, чтобы с некоторой уверенностью сказать, что воздушная контузия не предрассудок, а весьма неприятная действительность. Во всех приведённых случаях получалась именно воздушная контузия, т.е. когда снаряд пролетал мимо на близком расстоянии (на каком именно – судить, конечно, трудно, потому что в бою учёные хирурги наблюдений не производят, а самим участникам боя не до того), причём этот снаряд проносился в воздухе со скоростью от полуторы до двух тысяч футов в секунду. Весьма понятно, что в сфере своего движения он производит в воздухе весьма чувствительные эффекты. В заключении необходимо ещё прибавить, что в большинстве приведённых случаев действовали полевые орудия со снарядами, не превышающими пятнадцати фунтов весу и трёх дюймов в диаметре. Орудия же осадные и береговые, которыми, между прочим, обстреливали в Мукденском бою Путиловскую сопку, имеют снаряды от шести до двенадцати дюймов в диаметре, весом от пяти до тридцати пудов, при движении со скоростью до двух с половиной тысяч футов в секунду… Не надо обладать сильным воображением, чтобы представить себе разрушительную силу одного лишь воздушного вихря, производимого полётом такого снаряда… Поручика Никитина мы, наконец, уговорили поехать в Мукден. Его закутали, как беспомощного младенца, посадили в арбу и отправили. Доктор Вигелев сказал мне, что у него натопленная фанза, и советовал перейти к нему, чем я сейчас же и воспользовался. Куанчензы. В. Табурин. 23 апреля. Годовщина Тюренченского боя. Год тому назад, 18 апреля 1904 года, нашу действующую армию постигла первая крупная неудача на суше – Тюренченский бой. Грустная годовщина этого боя скрашивается, однако, воспоминаниями о героической стойкости наших воинов и о подвигах отдельных лиц, как, например, священника о. Стефана Щербаковского. Картина академика М. Л. Маймона «18 апреля в горах Тюренчена», находившаяся на последней выставке «Петербургского общества художников», изображает именно подвиг о. Щербаковского, тот момент, когда герой-священник, с крестом в руке, пошёл впереди своей роты, двинувшейся в атаку. «Рота двинулась в бой, - рассказывал об этом событии сам о. Щербаковский. – Я благословил солдат и бросился впереди знамени с крестом в руке. Пули, осколки засыпали нас»… Как известно, о. Щербаковский тут же и был ранен японскими пулями. Но, несмотря на рану, он продолжал идти вперёд, поддерживаемый двумя музыкантами-евреями, пока не получил новые ранения и не упал без чувств. Чрезвычайна трогательна и характерна для нашего времени эта маленькая деталь: евреи поддерживали и вели православного русского священника, братски помогая ему исполнить его священнический долг – идти с крестом впереди сражающихся. Какая прекрасная иллюстрация к великой, переживаемой нами, эпохе торжества веротерпимости! Упомянем, кстати, что евреи-музыканты, шедшие впереди роты, выказали истинный героизм, тем более замечательный, что им пришлось идти под пули, не принимая никакого активного участия в бою, не сражаясь, подобно другим солдатам. О. Щербаковский, как известно, остался жив, но зато на поле брани полегло более 2000 храбрецов, и в их числе полковник Лайминг. Вообще, много русской крови протекло с той поры, но и доныне тяжело и грустно вспоминать этот первый серьёзный наш бой с японцами на суше, и, повторяем, тяжесть этих воспоминаний облегчается лишь неслыханным геройством и стойкостью наших войск, благополучно пробившихся сквозь полчища врагов к главным силам нашей армии. А. А. Бирилёв. Главный командир флота и портов, начальник морской обороны Балтийского моря и военный губернатор Кронштадта, вице-адмирал Алексей Алексеевич Бирилёв, получивший столь широкую известность своею энергичною деятельностью по отправлению 3-й и 4-й тихоокеанских эскадр, в настоящее время получил новое, весьма важное назначение: он призван на пост командующего флотом в Тихом океане. Пост этот оставался, после отозвания вице-адмирала Н. И. Скрыдлова, вакантным почти в продолжении 5-ти месяцев. Для всякого, между тем, ясно, какое громадное значение должна иметь должность командующего тихоокеанским флотом при нынешней огромной роли этого флота в деле войны. Командующий флотом объединяет действия отдельных эскадр и подчиняет своей воле все береговые морские учреждения, отношения которых к начальникам эскадр и отдельным отрядам далеко не выяснено в нашей морской организации. Одним словом, без командующего флотом все действия морских отрядов, сплошь и рядом, могут носить случайный характер, не будучи строго согласованы одно с другим и с общим ходом военных дейс ...
s.reily: ... твий. Кроме этого, вместе с назначением А. А. Бирилёва на этот пост, исполняется не раз высказывавшееся желание, чтобы изготовленные и посланные им во Владивосток эскадры им же и были там встречены и приняты. Вице-адмирал Алексей Алексеевич Бирилёв, брат славного защитника героя Севастополя, адмирала Н. А. Бирилёва, родился 16 марта 1844 года. По окончании курса в морском кадетском корпусе, он в 1862 году был произведён в гардемарины, а через два года уже был мичманом. С этого времени А. А. состоял на многих судах младшим и старшим офицером, совершив несколько кругосветных плаваний. В 1880 году ему было вверено временное командование броненосным фрегатом «Адмирал Лазарев». Затем А. А. командовал миноносцем «Взрыв». На этом судне он состоял до 1886 года, когда, находясь в чине капитана 2-го ранга, он был назначен командиром минного крейсера «Лейтенант Ильин». В 1888 году – командиром клипера «Пластун», а через год он был произведён за отличие в чин капитана 1-го ранга. В 1890 году А. А. заведовал миноносцами и их командами при 8-м экипаже. В том же году он получил в командование крейсер 1-го ранга «Минин», а в 1893 году – эскадренный броненосец «Сисой Великий»: вскоре же А. А. был вверен сперва броненосец береговой обороны «Адмирал Ушаков», а затем эскадренный броненосец «Гангут». В 1897 и 1898 годах А. А. состоял командующим учебным артиллерийским отрядом, приготовляющим командиров на суда эскадры, и затем командующим отдельным отрядом судов в Средиземном море. Два раза, в качестве командира «Гангута» и затем в качестве флагмана с отрядом судов, пришлось адмиралу быть во Франции и принимать горячие овации союзников по адресу русского флота и России, причём ему преподнесено было звание почётного гражданина гор. Бреста, в котором стоял его крейсер «Минин». В 1900 году А. А. был произведён за отличие в чин вице-адмирала, а в 1903 году он назначен был старшим флагманом Балтийского флота. В минувшем году А. А. был назначен на пост военного губернатора гор. Кронштадта и главного командира кронштадтского порта. А. А. состоял также членом Высочайше утверждённого Особого Комитета по усилению военного флота на добровольные пожертвования. Пожелаем же полного успеха и благополучия новому командующему тихоокеанским флотом. Несомненно, что он при своей энергии, опыте и организаторских талантах сумеет наилучшим образом оправдать возлагающиеся на него надежды. В чаянии жёлтой опасности (политическое обозрение). Неудачи, понесённые русскою армией и флотом на Дальнем Востоке, вызвали необходимость коренных преобразований в военном и морском ведомствах. Трудная и ответственная работа по проведению реформ возложена доверием Государя на великого князя Николая Николаевича, назначенного председателем комиссии Государственной Обороны. Необходимость усиления оборонительных средств России не может подлежать ни малейшему сомнению: не говоря уже о тех опасностях, которые угрожают нам с Запада, даже защита восточных границ отечества требует огромного напряжения сил. С японским нашествием русский народ всё-таки, в конце концов, хорошенько понатужившись, кое-как справится, но вслед за Японией, при её поддержке и её наущению, против нас поднимается и многомиллионный Китай. Великий и загадочный жёлтый сфинкс, после тысячелетнего сна, начинает, наконец, обнаруживать несомненные признаки национального пробуждения. До сих пор Китай, по отношению к «белым дьяволам», придерживался политики беспрекословной покорности. Иногда его дипломаты немножко хорохорились, но, в конце концов, всегда и во всём уступали твёрдо поставленным требованиям европейских держав. Китайское правительство и поныне продолжает, пожалуй, ту же политику, понимая своё полное бессилие, в столкновении с культурными странами, но зато китайский народ переходит уже к открытым протестам. Всего каких-нибудь десять лет назад он выражал своё недовольство в форме стихийных движений, бессмысленных бунтов, диких нападений на иностранные миссии и посольства, но теперь, под влиянием японцев, китайские протесты становятся более сознательными и культурными. Об этом красноречиво свидетельствует последнее столкновение Китая с Америкой по поводу ограничительных законов, направленных против китайской эмиграции. Китайские кули, переселяясь целыми массами в Америку, грозили заполнить собою все свободные рынки труда. Вследствие чрезвычайно низкого уровня потребностей, они могут работать по какой угодно цене. Конкуренция с ними для белых рабочих, не способных довольствоваться одной горстью риса и жить в невероятной грязи, положительно немыслима. Вследствие этого, наплыв китайцев в Америку вызвал быстрое понижение заработной платы и вслед за тем и целый ряд жестоких и кровавых избиений нежеланных пришельцев. Уступая требованиям и настояниям раздражённой рабочей массы, американское правительство, несмотря на искреннее желание обеспечить капиталистам дешёвый труд, было вынуждено ограничить доступ в страну китайским кули. Несчастные желтолицые рабочие, не находящие себе места на земле, лишённые заработка у себя дома, ничем не могли протестовать против американского гостеприимства и покорно снесли обиду. Так прошло много лет. И вот, вдруг теперь, после японских побед, жёлтый мир почувствовал свою силу и впервые заговорил о своих человеческих правах. И что всего замечательнее, заговорил совсем по-европейски, прибегая к европейской тактике и аргументации. Вознегодовав задним числом на Америку за её ограничительные законы, китайцы весьма практично решили бить практического янки по самому чувствительному месту его души – по карману – и на больших собраниях торговцев постановили прибегнуть к поголовному бойкоту всей американской промышленности и торговли, поклявшись не покупать никаких американских товаров до тех пор, пока Америка не отменит ограничительные законы. Всё это движение пришлось очень не по сердцу миллиардерам Нового Света. Они всполошились по всей стране от Сан-Франциско до Чикаго. Из Нью-Йорка сейчас же по кабелю полетели энергичные инструкции американскому посланнику в Пекине. Радеющие об успехах отечественной торговли дипломаты поспешили созвать китайских коммерсантов на конференцию, старались успокоить и ублажить их щедрыми посулами, но никаких положительных результатов всё-таки не добились. Торговая война Соединённым Штатам объявлена, и перемирие не заключено. Этот незначительный по внешности эпизод может иметь по своим последствиям колоссальное мировое значение. Он говорит о том, что Китай не только просыпается, но даже встаёт уже на ноги и настоятельно требует уважения к своим национальным правам. Сознав свою политическую личность и свои национальные интересы, он уже не успокоится, пока не добьётся их торжества. Пока от этого страдает только торговля Америки, но весьма вероятно, что с последствиями национального пробуждения жёлтой расы вскоре придётся посчитаться и Англии, и Германии в Цинджоу, и Франции в Аннаме. Той каши, которую заварила Япония и которую теперь расхлёбываем одни мы, хватит на всех. Нам приходится считаться с восставшим драконом и теперь, но ещё больше придётся считаться в будущем. Чем меньше энергии проявляет страна из центра, тем большие опасности угрожают ей извне. Вот почему усиленные заботы о государственной обороне не могут быть названы ни излишними, ни преждевременными.
Бирсерг: Спасибо.
s.reily: Бирсерг В следующем уже Цусима начинается
Бирсерг: А что Шахэ уже выкладывалось? Фотки при сканировании получаются?
Dmitry_N: В Ниве приемлемая полиграфия. Растр, конечно, великоват, но приемлемо. Я все жду, когда Сидней Рейли фотками из Нивы1905 поделится (артурцев)...
s.reily: Бирсерг К сожалению, обладаю подшивкой "Нивы" только с №9/1905 (5 февраля 1905 года), так что о Шахэ, если только отчасти и вскользь (см. "Приложение к журналу "Нива" на этой же ветке). Фотки получаются .
s.reily: Dmitry_N Я помню, помню, звиняйте, видели какой перерыв был в публикации - работа, чёрт бы её! Обязательно вышлю.
s.reily: «Нива» №21 (28 мая 1905 года). Тексты: Волчонок. Повесть П. П. Гнедича (продолжение). – Вброд… (из Пальерона). Стих. Н. Югова. – На войне (от нашего специального корреспондента). – Филомела. – Морской бой в Корейском проливе. – Объявления. Фотографии: Группа офицеров 54-го Минского пехотного полка. – Группа офицеров Ивангородского пехотного полка. – Группа 10-й роты Квантунской крепостной артиллерии. – Георгиевцы: Генерал-майор В. В. Разнатовский, умер от ран в Порт-Артуре. – Полковник Генерального штаба Е. Н. Науменко, убитый в Порт-Артуре 12 декабря одновременно с генералом Кондратенко. – Подполковник пограничной стражи Бутузов (убит). – Подполковник 25-го восточносибирского стрелкового пехотного полка В. М. Лопухин (убит). – Подполковник Глаголев (ранен и умер). – Подполковник Даль (ранен). – Капитан Барышев. – Капитан Франц. – Капитан Лизель (ранен). – Капитан Пальчевский (убит). – Штабс-капитан 28-го восточносибирского стрелкового полка А. П. Калитский (убит вместе с генералом Кондратенко). – Штабс-капитан 7-й восточносибирской артиллерийской дивизии А. А. Сырцов (в плену в Мацуяме). – Штабс-капитан Квантунской крепостной артиллерии Н. В. Волков (ранен и награждён орденом Св. Анны 3 степени). – Штабс-капитан 13-го восточносибирского стрелкового полка Н. М. Балин (в плену в Мацуяме). – Поручик Квантунской крепостной минной роты П. Р. Рейнбот (ранен, находится в плену). – Поручик Пахомов (убит). – Поручик Муратов (ранен и контужен). – Поручик Лена (ранен). – Поручик Михеев (ранен и умер). – Подпоручик 26-го восточносибирского стрелкового полка Коротких (3 раза был ранен). – Подъесаул 1-го Верхнеудинского казачьего полка В. А. Смоленский. – Артиллерийский чиновник Квантунской крепостной артиллерии, титулярный советник А. И. Бережный, во время осады Порт-Артура был волонтером на береговой батарее №18 (Плоский мыс), исполнял должность коменданта отдельного укрепления (ранен и остался в строю, награждён орденом Св. Анны 3 степени с мечами). – Командир броненосца «Полтава» капитан 1 ранга И. П. Успенский (в плену). – Корпуса инженер-механик флота подполковник К. Ф. Молоховец (тяжело ранен, умер 2 февраля). – Капитан 2 ранга Бахметьев, старший офицер броненосца «Севастополь» (убит). – Капитан 2 ранга П. Н. Иванов 8-й, старший офицер мореходной лодки «Отважный», геройски отличившийся при отражении атаки брандеров на рейде Порт-Артура, за что награждён орденом Св. Анны 3-й степени с мечами. – Мичман Б. А. Флейшер, из экипажа броненосца «Победа» (убит при штурме Высокой горы). – Старший инженер-механик миноносца «Статный», штабс-капитан П. О. Лавров 3-й, за доставление из Порт-Артура в Чифу знамён, серебряных рожков, секретных дел и документов награждён орденом Св. Владимира 4 степени с мечами и бантом (последний из георгиевцев). – Группа офицеров и строителей крейсера 1 ранга «Олег», во главе с командиром капитаном 1 ранга Добротворским, старшим офицером капитаном 2 ранга Посоховым и главным строителем «Олега», инженер-механиком Мустафиным. – Группа офицеров и строителей крейсера 2 ранга «Изумруд», во главе с его командиром капитаном 2 ранга бароном Ферзеном. – Группа офицеров и экипажа эскадренного броненосца «Наварин». – Группа офицеров крейсера «Аврора». – Группа офицеров крейсера «Дмитрий Донской». – Капитан 1 ранга Игнациус, командир эскадренного броненосца «Князь Суворов». – Капитан 1 ранга Бухвостов, командир броненосца «Александр III». – Капитан 1 ранга Берг 1-й, командир эскадренного броненосца «Ослябля». – Капитан 2 ранга барон Ферзен, командир крейсера «Изумруд». – Капитан 1 ранга флигель-адъютант Чагин, командир крейсера «Алмаз». – Капитан 1 ранга Егорьев, командир крейсера «Аврора». На войне (от нашего специального корреспондента). Мукденский бой. По улице деревни двигались и устраивались какие-то обозы, толпились повозки с ранеными, гремели колёса каких-то батарей, двигались и толкались на месте какие-то пехотные части. Темнота кое-где пронизывалась бросаемым из ворот светом горевших на дворах костров. Свет на каждом шагу сменялся темнотой, давая обманчивые тени. Несмотря на темноту, конные рысью пробивались через толпу, люди и лошади сталкивались, артиллерийские лошади путались в постромках, слышались крики, ругань, кто искал штаб какой-то части, кто перевязочный пункт, кто полковые кухни, кто зарядные ящики. И среди этого беспорядочного шума голосов раздавались стоны и просьбы раненых, лежащих в арбах и на земле, ожидающих своей очереди и молящих о помощи. Мы долго блуждали среди этой раздражённой и растерянной толпы. Вигелев потерял свою фанзу. Мы несколько раз возвращались назад, входили в некоторые дворы, но фанзы не могли найти. Свет костров совершенно изменил очертания деревни. В заключении всего, Вигелев сам внезапно исчез… В толпе мы потеряли друг друга. Я решил остановиться на том самом месте, где доктор провалился сквозь землю, надеясь, что он догадается на том же самом месте и появиться на свет. Но его долго не было, а вместо него мимо промелькнул странный человек, без папахи, с расстёгнутым полушубком и, по-видимому, кого-то искавший. Заметив меня в полосе света, он вернулся и подошёл ближе. По полушубку без погон трудно было сказать, офицер это или солдат, но по тонким чертам худощавого лица видно было, что не солдат. - Отступления больше не будет… передайте это всем… - заговорил он, озираясь по сторонам. – Я сейчас получил телеграмму из Казани… там у меня дядя… он знает всё… он в курсе дела… в курсе… в курсе… Отступления больше не будет. Это последний день… завтра война кончится… - Где ваша папаха? – перебил я его. - Она попала в плен… её расстреляли японцы… Вы спрашиваете про моего лучшего друга? Его повесили в Инкоу… только за то, что он русский… - Застегните свой полушубок… простудитесь… - Всё равно… всё равно… теперь это не имеет значения… В эту минуту его ударило оглоблей проезжавшей мимо повозки, и он упал, но сейчас же поднялся, по-видимому, не ощущая боли. - Всё равно… всё равно… это не имеет значения… - Вы офицер? – спросил я. - Нет, я вольноопределяющийся, но всё равно… всё равно… Нужно уходить отсюда… Все деревни минированы… В той деревне мы нашли телефон… в шкапу японский телефон… У них везде телефоны… Уходите отсюда! – закричал он, поворачиваясь в толпу. Но в общем шуме, толкотне и суматохе на него никто не обращал внимания. Какой-то китаец, появившийся из соседнего двора, остановился около нас и слушал непонятные речи нормального на вид человека. - Нужно делать брустверы из японских трупов… - продолжал он. – Они своими пулями не пробиваются… Мы сегодня делали… Из деревень нужно уходить!! Уходите отсюда!! – опять закричал он в толпу. – Везде мины!… Везде телефоны!… Везде японцы! Он вдруг замолчал, увидев стоящего китайца. С хитрым выражением подмигнув мне, он стал незаметно к нему придвигаться и затем неожиданно сбросил с него тёплую шапку, распутал накрученную на голове косу и, ухватившись за неё, потащил китайца в толпу. - Японцы!! Японцы!! – послышался его отчаянный крик, заглушивший все остальные голоса. На мгновение в той стороне шум прекратился, но сейчас же, как эхо, раздались другие голоса: «Японцы! Японцы!…», а тот, прежний голос опять кричал: - Банзай! Японцы! Банзай!!… Движение толпы сразу усилилось. Все бросились в разные стороны. Одни проталкивались во дворы фанз, другие бежали, скакали верхом, ехали в повозках, друг другу навстречу, сталкиваясь, падая и опрокидываясь. Прежнего шума голосов уже не было, а слышны были только отдельные крики «японцы!», и свои же дико и бессмысленно кричали «банзай!». Где-то на краю деревни раздалось несколько выстрелов, а вслед за тем защёлкали выстрелы поблизости, в самой толпе, и несколько пуль просвистело в воздухе. Человека без папахи не было видно, но откуда-то издалека ещё доносился его дикий голос: «Банзай!.. Банзай!..». А впереди беспорядочно трещали выстрелы… Но вот неожиданно появился казачий офицер верхом на лошади. Он врезался прямо в толпу и стегал нагайкой направо и налево. - Стой!! Мерзавцы… Смирно!!.. Какого чорта японцы! Сами в своих стреляете!!.. Ты куда прёшь, каналья… - остановил он несколькими ударами нагайки бородатого почтенного солдата, который лез прямо под ноги лошади. То вытянулся, отдавая честь и едва удерживаясь от толчков теснящейся толпы. - Какой части?! – кричал офицер, неизвестно к кому обращаясь. - Маршевой команды, - отвечал бородатый солдат. - А где команда?! - Не могу знать. - Я те покажу «не могу знать»… ездовые, стой! – кричал он дальше, останавливая орудие. – Стой все на своих местах!! Ни шагу дальше!!.. Толпа колыхалась, но течение её уже приостановилось. Вместо криков «японцы» и «банзай» стали слышаться крепкие ругательства. Это было верным признаком того, что люди успокоились и пришли в нормальное состояние. Выстрелы прекратились, и мало-по-малу восстановился тот сомнительный порядок, который был раньше. На улице я столкнулся с доктором Вигелевым. Фанза отыскалась. Тут помещался перевязочный пункт. На дворе был только узкий проход, а по сторонам каждый шаг был занят лежащими и сидящими ранеными, ожидающими очереди перевязки. Сдерживаемые стоны говорили о тяжёлых страданиях этой массы живых и умирающих тел… Огня здесь не было, и мрачная сцена, освещённая лишь отблесками искр и красного дыма от костра на соседнем дворе, напоминала изображение ада в иллюстрациях Дорэ. В левой половине фанзы делались перевязки и оттуда слышались уже менее сдержанные крики. Мы вошли в правую половину, где помещались доктора. Тут же сидел подполковник Ахалцыхского полка, которому только что сделали рядом перевязку и теперь писали ему свидетельство о ранах… Раненые прибывали всю ночь… Три младших доктора распределили между собою очередное дежурство. - А Вас, Дмитрий Дмитриевич, - обратились они к Вигелеву: - мы освобождаем от дежурства… Ложитесь и отдохните до утра, если только японцы нам не помешают… - Очень тронут, - ответил он: - но никакими льготами пользоваться не желаю. Он взял на себя среднюю очередь, т.е. самую тяжёлую. Мне всё ещё не здоровилось, но Вигелев, как врач умный, никакого лекарства мне не дал, потому что от бессонных ночей и тревожных впечатлений – одно лекарство – сон. Канны, действительно, оказались натопленными и даже настолько, что буркой не пришлось накрыться, а подослать её под себя, чтобы не изжариться. Но уснуть опять и опять не пришлось. Всю ночь на дворе шумели, отправляя раненых. Стоны их тяжело действовали на нервы, а до рассвета началась где-то близко ружейная стрельба. Когда она стала усиливаться и приближаться, нужно было вставать и быть наготове. Мы стали пить чай и поджидать утра 23 февраля. К семи часам началась орудийная пальба. Гранаты стали падать в нашей деревне. Мы с Вигелевым только что перед этим нашли в фанзе старинные китайские луки и стрелы и, по праву завоевателей, хотели их с прочими вещами захватить с собой. Но всё это пришлось бросить, когда мы оставляли деревню. - Куда отступать? – спрашивал кто-то на дворе пришедшего офицера. - По направлению выстрелов, - отвечал офицер деловым тоном. Но направление снарядов было весьма неопределённо. Некоторые перелетали через деревню. Обозная колонна не решалась поэтому двигаться дальше и остановилась на дороге. Под прямым углом вправо в тумане виднелась башня Хауха, от которой два дня тому назад с таким успехом началось движение нашей колонны… Я пошёл по направлению к ней, через болотистую, с замёрзшими лужами, равнину. Кто-то говорил, что Леш уже находится там. Но дойти до башни мне не пришлось. Снаряды вдогонку, один за другим, стали падать по всей линии от Сахедзы до башни. Они падали на совершенно открытое и пустое пространство и, по-видимому, были бесцельны. Подобную стрельбу мы наблюдали очень часто и, в конце концов, убедились, что это делается японцами не спроста. Результатами такого обстрела обыкновенно бывало (как и в этот день), что кухни, а главное – зарядные ящики не могли попасть на позиции или сильно запаздывали. Вообще, японцы очень любят стрелять специально по артиллерийским резервам, загоняя их подальше от батарей и держа их в осадном положении. В артиллерийских учебниках о такой стрельбе, конечно, не говорится, и она может быть только результатом инициативы. Свернув от выстрелов, я отправился к видневшемуся вдали холмику. По пути попадались целые стаи одичалых собак. Они шли около передовых позиций в ожидании человеческих трупов, которыми они питались. Прежде, у Шахэ, они обыкновенно разбегались, но теперь стали смелее… Шимозы стали хватать дальше и уже падать впереди меня. Положение пренеприятное. Я посмотрел в сторону Сахедзы. Обозная колонна тянулась по дороге в следующую деревню. Две какие-то фигуры бежали в мою сторону, к намеченному мною холмику. На душе стало легче, потому что самое неприятное в таких случаях, это одиночество. Я тоже пустился было бегом, чтобы скорее выйти из сферы огня, но проклятые собаки-людоеды начали бросаться, и пришлось поневоле идти шагом… А в воздухе отвратительный сверлящий свист и вырастающие на земле, как кусты, громадные букеты бурого дыма. Все мысли в таких случаях сосредотачиваются на одном желании – сделаться маленьким-маленьким, чтобы можно было влезть в самую узенькую щёлочку. Жалеешь, что родился на свете царём творений, а не какой-нибудь незаметной букашкой или козявкой… Наконец, и желанный холмик. Снаряды падают хотя и близко, но сюда не достигает ни один. Холмик не высокий, но на гладкой равнине он всё-таки представляет собою наблюдательный пункт. Кругом канонада в полном разгаре… Видимые разрывы и гром орудий полукруглой линией тянутся с севера из-за Императорских могил, мимо деревни Сахедзы, по краю обрыва котловины, за которым скрыты наши батареи, и далее к югу, где гром орудий едва слышен. Вся эта линия представляет непрерывную цепь огня. Такой канонады, как 23-го февраля, я не слышал не под Ляояном, ни под Ташичао. Сильный перевес в этом громе выстрелов был на нашей стороне, но всё же по линии огня становилось очевидным, что мы окружены… День был тихий, солнечный. Желая присесть, я спустился с холма на сторону, противоположную выстрелам. Тут уже сидели трое солдат, но это были не те, которых я видел бегущими к холму. Они куда-то исчезли. Потом оказалось, что один из них был убит осколком, а другой вернулся обратно. Я присел к солдатам. Один был раненый в руку 1 полка и шёл в Мукден, в двое других – Калужского полка. - Вы что тут делаете? – спросил я их. Они помялись и ответили не сразу. - Отстали от своих, а теперь и найти не можем… где он полк… Может, вы знаете? - Нет, не знаю. Только, сидя здесь, вы никогда полка не найдёте. Солдаты посидели ещё минутку и потом пошли по направлению к Сахедзы. Раненый ложится, подложив под голову папаху. Под тёплыми лучами солнца не чувствуется мороза. Я тоже растягиваюсь на склоне холма и сладко засыпаю. Пушечная пальба, к которой уже привыкло ухо, не мешает, а убаюкивает… Около часа спустя просыпаюсь от знакомого, но к которому никогда нельзя привыкнуть свиста снаряда. Раненого солдата уже нет. Башня сильно обстреливается. Японские батареи, по-видимому, подошли ещё ближе, потому что многие снаряды далеко перелетают башню. Машинально иду к роще, окружающей Императорские могилы. По равнине медленно тянется к позиции какая-то пехотная колонна. Раненые идут и едут в арбах по всем направлениям. Местами сидят, отдыхая около носилок с ранеными, группы солдат. А канонада гремит по-прежнему. В роще, куда также залетают снаряды, стоят фуры Красного Креста, какие-то повозки, зарядные ящики. Отдельной группой лежат солдаты музыкантской команды какого-то полка. Медные трубы, сильно помятые и побуревшие, печально лежат в стороне. Они не молчат в современных боях. Левее остаётся Сяканза, куда отошли наши обозы. Их видно с этой стороны деревни. Походные кухни дымятся, приготовляя обед для отправки на позиции. Правее деревни Сяканза идут какие-то нестройные группы. Все они движутся к деревне Сахедзы с севера, со стороны Падязы… Это отступающие части отряда полковника Запольского. Сам он убит… и Падяза уже в руках японцев. Она находится в трёх верстах от Сахедзы и в одной версте от Сяохетуня, где в это время держался 1-й полк… Охват японцев стягивался всё уже и уже… Роща Императорских могил кажется бесконечной. Группы сидящих солдат попадаются всюду. Большинство во всём снаряжении и с винтовками. За рощей, тянущейся на север около трёх вёрст, идёт какая-то рота. Офицер шагает в сторонке, впереди, задумчиво опустив голову. Некоторые солдаты курят. Не зная, куда они идут, я машинально, чтобы не оставаться одному, подхожу ближе и следую за ними… Никто на меня не обращает внимания. Проходим около полуверсты и у дороги люди садятся в окоп или естественный ров, где уже сидят до полсотни солдат. Какие-то орудия стреляют со стороны дороги, до которой около четырёх вёрст, и среди этих выстрелов и рвущихся в той же стороне шрапнелей странно видеть освещённый солнцем дым и слышать свистки идущего там паровоза. Хочу в бинокль найти батарею, но стёкла его запылились и ничего не видно. Хочу протереть их, но сейчас же отказываюсь от этого намерения. В ушах и во всём воздухе, дрожащем от выстрелов, чувствуется тяжёлое утомление и слышится голос: «всё равно». Сажусь на край окопа и только тут замечаю лежащие кругом трупы. Некоторые солдаты берут вчетвером тела, лежащие в самом окопе, и отталкивают их назад, чтобы занять их места. Солдаты усаживаются во рву поудобнее, точно для отдыха, осматривая замки у винтовок, которые затем раскладывают на бруствер. Офицер, безусый поручик, в громадной серой папахе, прогуливается по краю окопа. Несколько шрапнелей лопаются в воздухе, и слышны удары пуль о землю… - Садитесь, ваше благородие, - говорит мне ближайший солдат: - не то вас зацепит… Усаживаюсь рядом с ним, оперевшись спиною к брустверу. Шрапнели продолжают рваться, но большинство не долетают до нас. Офицер что-то говорит солдатам, и они настораживаются. Мне сидеть удобно и не хочется ни на что обращать внимания. - Рота! – командует офицер, продолжая стоять во весь рост. Содаты опять шевелятся, прикладываются и замирают. - Пли!!! Раздаётся залп и далеко впереди глухой рокот пролетевших пуль. Я приподнимаюсь и поворачиваю туда голову. На расстоянии полуверсты, по совершенно ровной местности, густыми цепями бегут японцы. Слева мелькает над головами какой-то значок. Только теперь замечаю, что поле близко нашего окопа и дальше усеяно лежащими телами. - Что же батарея не стреляет! – говорит офицер, поворачиваясь назад и раздражённо топая ногой. Затем опять сейчас же продолжает командовать. - Рота!... Пли!... В густой цепи японцев многие падают, но цепь продолжает бежать. Откуда-то справа, вероятно из-за стен виднеющейся деревни, тоже раздаётся залп, и вслед за тем частая стрельба пачками. - Вот за это спасибо, - говорит офицер. Из первой линии атакующих японцев бегут уже только человек пять, но за этой линией движется вторая. Наша рота посылает новый залп. Из пяти бегущих впереди четверо падают, а один в чёрном мундире и с золотым галуном на фуражке, офицер, продолжает бежать. Он держит над собою в правой руке винтовку наподобие копья и добегает до окопа шагов на десять. Но тут, задетый новым залпом, успевает бросить в нашу сторону винтовку и падает на землю. Он ещё силится подняться и, глядя на нас, что-то кричит. Лицо его искривлено злобой. Один из солдат приподнимается и стреляет в него в упор, а винтовку, которая упала на бруствер, никого не задев, кстати тащит к себе за штык и бросает в окоп. Между тем, из второй цепи, бегущей к нам, тоже остаётся уже немного. Но в тоже время в воздухе начинают посвистывать близкие пули. Многие из цепи, не добежав, залегли и открыли огонь. А шрапнели продолжают, не долетая до нас, рваться над ними же. Остатки атакующих, не добежав шагов двести, тоже залегают и начинают стрелять. Умышленно или нет, угадать довольно трудно, но несомненно, что их снаряды поражали их же самих. Пролежав несколько минут, остатки цепи, как по команде, поднимаются на ноги и опять бросаются вперёд. Их человек сорок, но добегают только человек десять. Из окопа успевают сделать по ним три залпа. Оставшиеся десять человек поворачивают направо, а от нас налево, и, побросав ружья, бегут по направлению к роще, но скоро останавливаются и садятся на землю. Офицер посылает пятерых солдат забрать их и отвести в занятую нами соседнюю деревню. Когда солдаты к ним подходили, они встали и подняли руки. Вслед за конвойными идут четверо раненых из нашего окопа. - Это седьмая атака здесь, - говорит офицер, спустившись в окоп и садясь рядом со мной. Шрапнели начинают рваться ближе. По тому направлению, куда идут пленные, падают шимозы. - Это какая деревня виднеется там? – спрашиваю я. - Синтайцзы. - Кем она занята? - Нашими. - Это я знаю. А какой именно частью? - Не знаю. Меня послали из резерва за линией дороги. - А левее вас кто? - Тоже не знаю… - Но ведь должна же быть у вас связь с ближайшими частями. Офицер ничего не отвечает на это, но затем прибавляет: - От нас требуют, чтобы мы умерли… и мы умрём… В это время где-то близко от нас со стороны железной дороги ударяет выстрел, и в воздухе шипит снаряд, затем второй, третий и дальше… - Вот они когда начали, - замечает офицер. – А впрочем, может быть, готовится новая атака… Со стороны Падязы к нам летят другие снаряды. Несколько шимоз падают впереди между лежащими телами, а одна шрапнель разрывается над нами. В нашем окопе кто-то начинает стонать… Фельдшер торопится делать перевязку. - А вы бы уходили отсюда, - говорит мне офицер. – Охота тоже быть убитым ни с того, ни с сего. Вон в роще, всё-таки, безопаснее… В эту минуту как раз в рощу падает снаряд, и там в группе людей и повозок видна суматоха. - Если хотите знать, что здесь будет дальше… я вам скажу: никто из нас отсюда целым не уйдёт… В это время раненый солдат вылезает из окопа и, согнувшись, идёт мимо нас. Шинель у него надета только на левую руку. - Дойдёшь сам? – спрашивает поручик. Тот останавливается, не зная, что ответить. Я машинально встаю, машинально пожимаю протянутую мне поручиком руку, беру японскую винтовку, беру винтовку у раненого солдата, а его самого за руку и веду его к роще. А сзади кто-то говорит: - Ваше благородие, опять японцы идут… Чем дальше мы отходим от окопа, тем более раненый обнаруживает беспокойства. - Ты куда ранен? – спрашиваю я. - Воо… о… о… - протягивает он дрожащим голосом, указывая на правую сторону шеи, где сквозь перевязку уже просочилась круглым пятном кровь. Я бросаю японскую винтовку, потому что две сильно оттягивают плечо. Впереди недалеко от рощи падает шимоза. - Ишь она! – болезненным тоном протягивает раненый. – Нам бы, ваше благородие, правее держать, не то зацепит. Куанчензы. В. Табурин. Морской бой в Корейском проливе. Всеподданнейшая телеграмма командира крейсера II ранга «Изумруд» капитана II ранга барона Ферзена, отправленная из поста Св. Ольги 19 мая в 19 ч. 55 мин. пополудни, на имя Его Императорского Величества. Отличия от копии, представленной в библиотеке форума (мелочи уж упускаю, например, библ. - 1 час 20 мин. или «Нива» - 1 час 20 минут дня): 1.) библ. – «Светлана» капитана I ранга Шеина; «Нива» - «Светлана» брейд-вымпел капитана I ранга Шеина. 2.) библ. – «сильно повреждены и потеряны из виду «Суворов»..; «Нива» - «сильно повреждены и потеряны из виду эскадрой «Суворов»..». 3.) библ. - «с рассветом выяснилось, что отряд состоит из броненосцев: «Император Николай I», «Орёл», «Сенявин», «Апраксин»; «Нива» - «с рассветом выяснилось, что отряд состоит из броненосцев: «Император Николай I», «Орёл», «Апраксин» и «Сенявин». Копия всеподданнейшей телеграммы Главнокомандующего всеми сухопутными и морскими силами, действующими против Японии, генерала-от-инфантерии Леневича. Отличий от копии, представленной в библиотеке форума нет, кроме стилистических, и отсутствия окончания телеграммы (в «Ниве» есть, в библ. нет): «Сведений о том, кто из личного состава погибших судов спасся и кто погиб, не имеется». Телеграмма от генерала-от-инфантерии Леневича из Годзяданя на имя Его Императорского Высочества Великого Князя Генерал-Адмирала. От 17-го мая 1905 года. (в библиотеке сайта отсутствует). Генерал Казбек телеграфирует, что 17-го мая, в 10 часов утра, пришёл во Владивосток контр-миноносец «Грозный», отделившийся от эскадры во время ночного боя. По словам командира «Грозного», шёл на север и миноносец «Бедовый»; на последнем находился адмирал Рожественский со штабом. Севернее острова Дажелет наши миноносцы встретили два больших японских контр-миноносца, которые вступили в бой. Во время боя видели, что «Бедовый» погиб от взрыва. Участь адмирала неизвестна. В продолжавшемся бою «Грозный» утопил один контр-миноносец. К острову Аскольд подходит контр-миноносец «Бравый». Телеграмма командира эскадренного миноносца «Бравый» лейтенанта Дурново, из Владивостока, на имя Его Императорского Высочества Великого Князя Генерал-Адмирала. От 19-го мая 1905 года. Отличия, от копии, выложенной в библиотеке форума: 1.) библ. – «в это время видел в строю «Ослябля» и одного - типа «Князь Суворов»; «Нива» - «в это время видел в строю все броненосцы, кроме «Ослябля», и одного – типа «Князь Суворов». 2.) У «Нивы» отсутствует окончание: «О чём Вашему императорскому Высочеству доношу».
Бирсерг: s.reily пишет: Снаряды вдогонку, один за другим, стали падать по всей линии от Сахедзы до башни. Они падали на совершенно открытое и пустое пространство и, по-видимому, были бесцельны. Подобную стрельбу мы наблюдали очень часто и, в конце концов, убедились, что это делается японцами не спроста. Результатами такого обстрела обыкновенно бывало (как и в этот день), что кухни, а главное – зарядные ящики не могли попасть на позиции или сильно запаздывали. Вообще, японцы очень любят стрелять специально по артиллерийским резервам, загоняя их подальше от батарей и держа их в осадном положении. В артиллерийских учебниках о такой стрельбе, конечно, не говорится, и она может быть только результатом инициативы. Очень примечательный момент. Так сказать воплощение будущей американской теории 1980-90-х борьбы со вторыми эшелонами.
s.reily: «Нива» №22 (4 июня 1905 года). Тексты: Волчёнок. Повесть П. П. Гнедича (продолжение). – В Порт-Артуре. – На войне (от нашего специального корреспондента). – Заявления. – Объявление. Фотографии: Группа, снятая на позиции около штаба 5-го восточно-сибирского стрелкового полка во время последних штурмований японцами Высокой горы, 19 ноября 1904 года: Подполковник Сайфулин. Полковник Третьяков. Штабс-капитан Афанасьев. Генерал Никитин. Капитан 2 ранга Опацкий. Генерал Кондратенко. Лейтенант Подгурский. Поручик Григорьев. Подполковник Романовский. Егермейстер Балашов. Полковник Ирман. Капитан Головань. Подполковник Рашевский. Полковник Семёнов. – В Порт-Артуре. Группа в сводном госпитале. – Участники обороны во главе с комендантом крепости генералом Смирновым. – В плен. Группа офицеров, служащих и жителей Порт-Артура на пароходе «Гималай». – В Порт-Артуре. Под скалой у деревни Манцангово. – В Порт-Артуре. Разгром 6-го госпиталя и госпитальной церкви. – В Порт-Артуре. Молебен перед боем на Зелёных горах. Походным аналоем служит пулемёт. – На пути в Порт-Артур. Железнодорожный священник о. Евгений Гнедовский с хором певчих (на сибирской железной дороге). – В Порт-Артуре. Церковь, разбитая снарядом. – Квантунская дружина, состоящая в значительной степени из лиц порт-артурской интеллигенции и несшая все тяготы осады и обороны Порт-Артура наравне с прочими войсками. – Могилы павших у Высокой горы. – На Высокой горе, после отбития позиций, занятых японцами. Разгром крытой траншеи ручными бомбами, придуманными лейтенантом Подгурским. – Бараки начальника отряда (пропуск). – Бухта Юдзятунь. Доброволец Левицкий, пробравшийся из Порт-Артура на шаланде в Чифу, а оттуда в армию к генералу Куропаткину и благополучно вернувшийся обратно; состоял во время осады на передовых позициях в охотничьей команде, исполняя обязанности офицера. – Подводная лодка. – На высоте 218 сажень. Орудия на Ляотешане (снимок утерян). – Беспроволочный телеграф на Ляотешане. – Китайская шаланда; на таких шаландах переправлялись порт-артурцы в Чифу. – Пробоина в госпитале №6. – Домик на Ляотешанском маяке. Перед домиком – лейтенант граф Келлер. – Палуба «Амура», потопленного в день сдачи крепости. – В Порт-Артуре. Вид с броненосца «Севастополь» на броненосец «Ретвизан», на второй день после боя 28 июля. На «Севастополе» посередине – командир его, капитан 1 ранга фон Эссен, справа – священник «Севастополя» о. Герман, слева – священник 28-го восточно-сибирского стрелкового полка о. Добротворцев. – В Порт-Артуре. Продажа с аукциона вещей убитого офицера. – В Порт-Артуре. На Высокой горе. Генерал Ирман вешает кресты раненым нижним чинам, возвращающимся после перевязки в строй. – Контр-миноносец «Лейтенант Бураков», потопленный японцами. – В Порт-Артуре. В день сдачи. Броненосец «Победа» после взрыва. – В Порт-Артуре. Похороны генерала Кондратенко. – В Порт-Артуре. Могилы генерала Кондратенко и полковника Науменко близ укрепления литера А, на берегу моря. – В Порт-Артуре. Отпевание тел убитых во время последних штурмов Высокой горы 5 офицеров и 50 нижних чинов. – В Порт-Артуре. Группа русских и японских офицеров в день сдачи Порт-Артура у гарнизонного собрания. – Шанхай. Бараки, в которых помещались нижние чины и рабочие, прибывшие после сдачи Порт-Артура. – Из Порт-Артура на пути в плен. Группа офицеров в палатке близ железной дороги. – В Дальнем. Помещение пленных офицеров. – Что осталось от 1-го полка после Мукденского боя. – После Мукденского боя. Весь состав офицеров 1-го полка (4 человека) и командир полка Леш со знаменем, у которого вершина в копье пробита пулей. – Главный инженер Фушунских копей Л. Нотомб, начальник охраны фушунской ветки ротмистр Д. В. Лохов и младшие офицеры охраны. – Люсьен Нотомб, главный инженер Фушунских копей, у входа в штольню. В Порт-Артуре. Впечатления очевидца. Я. У. Шишко. В 1904 году в первый день Пасхи, в поездах ехало много русских воинов, санитарных отрядов и разных лиц на Дальний Восток по великому Сибирскому пути, чтобы там, - на далёкой окраине, - или сложить свою голову, или принести хотя бы какую-нибудь пользу для великого русского дела. Грустно было каждому едущему в этот день… Тоска щемила душу, а мысль невольно неслась под родную кровлю, и вспоминалось всё дорогое, близкое сердцу… Хотелось хотя мыслью пронестись через пройдённое громадное пространство и взглянуть, как-то там - в родном уголке, встречают Светлый праздник? Думают ли там о едущих? Придётся ли когда-нибудь увидеться с дорогими, покинутыми?.. И, вот, в такую минуту тоски и раздумья, в вагон наш вошёл служащий на железнодорожном пути священник о. Гнедовский, поздравил всех с днём Христова Воскресения и предложил пропеть что-нибудь со своим хором. Конечно, предложение было принято с восторгом; весть об этом мгновенно облетела все вагоны, и в наш вагон набились все пассажиры нашего поезда. В среднем купе вагона собрался небольшой хор железнодорожных певчих, а в середине его стоял батюшка. И. вот, под аккомпанемент шума поезда раздалось пение чистых, звонких голосов. Полились разные церковные концертные мотивы и, наконец, народные и светские песни. Восторгу слушавших не было конца… Несколько станций проехали мы, слушая родные звуки, которые принесли нам такое удовольствие, что забылось всё, что щемило душу, и сердца наши наполнились отрадой… Нередко, сидя на берегу моря близ Порт-Артура, приходилось нам видеть, как в безбрежную, бушующую водную ширь на парусах отправлялась китайская шаланда. Она казалась на волнах ореховой скорлупой. И эта скорлупа, швыряемая с волны на волну, казалось, захлебнётся, опрокинется, разобьётся в щепки. Но, к удивлению не привыкших к этому зрелищу, шаланда всё удалялась и удалялась и, наконец, исчезала в туманной синеве моря, а через несколько недель снова появлялась в Артуре с товарами. Это очень интересный и оригинальный тип небольшого парусного судна, выдерживающего нередко самые страшные морские ураганы. После Кинджоуского боя, наши войска двинулись прямо к Артуру, с намерением сейчас же запереться в крепости, но, по инициативе полковника 28-го Восточного Сибирского стрелкового полка Киленина, охранительные отряды задержались в горах, не давая японцам двигаться дальше безнаказанно, и противник остановился у Кинджоу и Дальнего. А наши передовые отряды были усилены и, выбрав хорошие горные позиции по линии от Семафорной горы, Большого перевала, гор Уайцелаза, Куинсана, Юпилаза и возвышенностей Инчендзы, насколько возможно было, укрепились и продержались здесь больше трёх месяцев, постоянно производя разведки и вылазки, а также постоянно отбивая неприятельские попытки выдвинуться вперёд. Из жизни на передовых позициях Порт-Артура осталось много чудных воспоминаний: среди постоянных стычек с противником, выпадали светлые деньки боевого затишья, во время которого офицеры собирались небольшими группами и делились между собою впечатлениями и воспоминаниями из минувшего. В деревне Монцангово была квартира начальника небольшого отряда, в состав которого входили: три роты 28-го полка, три роты пограничной стражи под командой подполковника Бутузова, две сборные роты других стрелковых полков, четыре пешие охотничьи команды, четыре пулемёта, четыре орудия Барановского и одна конная охотничья команда. Все в отряде неусыпно работали на своих позициях, ожидая каждый день общего наступления противника. Пограничники были в резерве. Их биваки раскинулись близ Монцангово у ручейка под нависшими каменными утёсами. Чудное, живописное место! В минуту боевого затишья на берегу этого ручейка не раз собирались тесным кружком офицеры монцанговского гарнизона и проводили вечера, как самые задушевные друзья. В такие вечера сердце каждого наполнялось отрадными чувствами, и мысль летела куда-то в простор, в даль…Нередко задушевная песня вызывала слёзы, нередко анекдоты весельчака-балагура поручика Цивчинского заставляли всех хохотать до упаду… Из этих воспоминаний выступает светлая личность подполковника Бутузова – симпатичного, добрейшей души человека и отважного воина, погибшего на Высокой горе геройской смертью. Прилагаемый портрет этого выдающегося защитника Артура был снят почти накануне его смерти. А группа, снятая под скалой в Монцангово, напоминает один из чудных вечеров, проведённых на передовых позициях. Горный массив Ляотешана на вид неприступен даже для пешеходов. На небольшом сравнительно пространстве группа этих гор образует природную крепость в виде подковы, высшими своими точками достигающую 218 сажень. Мрачные вертикальные каменные утёсы, глубокие расщелины, нависшие скалы и зубчатый узор сомкнутых вершин Ляотешана придают ему мрачный, грозный вид. Рассказывают, что, когда специальная комиссия делала подробный осмотр всех позиций вокруг Артура, Ляотешань был признан недоступным и на него мало было обращено внимания: поэтому на склонах и на вершинах его не было возведено никаких укреплений, а лишь после объявления войны, для охраны берегов около этих гор, была поставлена охотничья команда от 28-го восточносибирского стрелкового полка, под начальством поручика Крюмина, и около маяка была построена батарея на два орудия небольшого калибра. Когда однажды японская эскадра приблизилась к берегам Ляотешана и остановилась в таком месте, где, под прикрытием горных вершин и утёсов, не могла быть поражаема нашими батареями и эскадрой, то сразу заставила замолчать два орудия у маяка и стала бомбардировать город и его окрестности. Но и после этого было признано, что Ляотешань неприступен, и что на вершины его поставить тяжёлые орудия невозможно. Между тем, поручик Крюмин, любитель природы, исследовав вдоль и поперёк все высоты этого массива, донёс, что он находит возможным в самое короткое время выставить на высочайших пунктах Ляотешана какие угодно батареи. На это ближайшее начальство ответило, что не ему решать такие задачи. Но Крюмин был не из таких людей, чтобы остановиться перед подобными препятствиями, и отправился прямо к генералу Стесселю и сказал, что он пришёл не за наградой, а за наказанием, но просит выслушать его доклад. Генерал Стессель приказал ему подать письменный доклад. В этом докладе Крюмин, между прочим, называл некоторые постройки крепости насмешкой над инженерным искусством или недобросовестным отношением к делу, что впоследствии и подтвердилось. После этого доклада на Ляотешане закипела работа, мрачные его ущелья огласились тысячами голосов, послышалась родная песня «Эх, ухнем!», - и в скором времени на отроге, идущем к морю, появились батареи с шестидюймовыми орудиями, а потом и на высочайших точках были поставлены девяти и даже одиннадцатидюймовые орудия. По гребням гор были вырыты окопы, по которым было поставлено много маленьких морских орудий и пулемётов. Одна из вершин украсилась беспроволочным телеграфом. Генерал Кондратенко очень часто посещал вершины Ляотешана и руководил всеми работами. Он здесь нередко высказывал, что если японцы вытеснят нас из фортов, то всё, что останется в Артуре живое, взойдёт на Ляотешань и здесь будет умирать до последнего… И, вот, Ляотешань сделался грозным для врагов, и они уже больше не осмеливались к нему приблизиться. И Ляотешань мог бы, хотя не надолго, сослужить в защите Артура службу, если бы войска, отступая под натиском во много раз большего противника, ушли под защиту этих природных твердынь. Порт-Артуру пришлось видеть свою эскадру в то время, когда она ещё до войны, в полном составе, величественно и грозно колыхалась на синих волнах Жёлтого моря, сверкая на солнце орудиями, и в то время, когда она беспечно стояла на внешнем рейде и была атакована и повреждена японскими миноносками, и в бою, каждый раз отступавшею перед японской эскадрой, и тогда, когда гибли один за другим суда в открытом море и когда в этой гибели несчастный рок судьбы не пощадил отважного бойца Макарова, и тогда, когда эскадра, рассеялась по разным бухтам чужих земель, а наполовину вернулась в Артур. Грустно было Артуру глядеть на все несчастья своей эскадры, сердце обливалось кровью, видя, как с каждым днём гибла надежда на помощь морской силы, как гибли миллионы народного достояния. Но нет слов, нет умения – слабы краски и речь человеческая, чтобы выразить ту грусть, ту душевную тоску, которая душила всех, когда перед глазами артурцев, один за другим, склонялись под японскими снарядами русские великаны – «Ретвизан», «Полтава», «Амур» и другие… Глядя на их гибель, казалось, что это гибнут живые люди, и слёзы невольно выступали на глазах. В ночь перед сдачей Артура бухта, окрашенная заревом пожаров, представляла грандиозное зрелище разорения и разгрома: в разных местах то и дело подымались огромные столбы огня и дыма, превращая с ужасающим треском остатки эскадры и орудия в бесформенные груды и щепки. В день же сдачи крепости бухта представляла картину полного запустения; суда, разбитые и изуродованные, как бы нарочно торчали из воды наполовину, чтобы поражать своим видом зрение людей, чтобы показать всему миру последствия ужасов войны… Одним из первых снарядов, пронёсшимся над Порт-Артуром, была разбита небольшая деревянная церковь. В начале, когда лишь стены святыни были продырявлены и стёкла побиты в окнах, служба продолжалась. Но затем несколько снарядов, попавших почти в одно место, разбили в щёпки толстые балки потолка и стен; тогда вся утварь была вынесена из храма, окна и двери заколочены, и израненный храм своим видом вызывал у каждого артурца на глазах слёзы, а оставшиеся невредимыми купола с крестами простирались к небу, как бы призывая силы небесные в защиту Артуру, и придавая силу душевную храбрым его защитникам. Почти беспрерывно кипели бои на позициях Артура, и ежедневно поступали в госпитали раненые и больные; выздоравливающие шли опять на позицию. Многие были ранены несколько раз и, выздоровев, снова шли в строй. Генерал Стессель доносил Государю, что все «герои», и, действительно, смело можно сказать, что все были героями. Если же у кого подчас щемило душу от ужасов, то он подавлял в себе это, хотя гнусное, но невольное чувство, забывал своё личное «я» и устремлял свои мысли и желания, чтобы отстоять Порт-Артур. Группа офицеров, изображённая на стр. 424, одна из тысяч подобных групп, в которой почти все ранены, в которой почти все с подорванным здоровьем, в которой каждый не знал во время фотографирования, что с ним будет через минуту, через час, снимется ли ещё раз с товарищами… Были в осаждённом Артуре иногда дни, когда затихали и неприятельские, и наши выстрелы, и лишь изредка над городом жужжал снаряд, падая в бухту или разрываясь среди домов. Такие дни были редки, и ими пользовались все, как могли: офицеры и нижние чины шли скорее в баню, чтобы помыться, купцы без боязни открывали свои магазины, в гарнизонном офицерском собрании являлось больше обычного офицеров, чтобы хоть в этот день пообедать по-человечески. Такое затишье выпало на 8 ноября – день Св. Михаила Архистратига, и генерал М. Костенко, председатель Квантунского военного окружного суда, отпраздновал день своего Ангела. Собралась небольшая группа офицеров, в числе которых был и комендант крепости, генерал Смирнов, этот достойный во всех отношениях представитель защиты Артура, хотя имя его, по причинам, не от него зависевшим, не гремело в печати. Тут же был и редактор газеты «Новый край», с честью выдержавший трудную задачу издания единственной газеты в Артуре до последних его дней. Между гостями был и прокурор суда, полковник Тыртов, и другие. Батюшка отслужил молебен, во время которого близко над собранием прожужжали два неприятельских снаряда и недалеко где-то разорвались. К вечеру, по направлению к форту №3, послышалась пальба – зарокотали орудия, а потому все бывшие на именинах распрощались с хозяином и поспешили к своим обязанностям. Грустная весть о сдаче японцам Порт-Артура молнией облетела всех от мала до велика и всех повергла в страшное уныние. В гарнизонном собрании сидело несколько офицеров; горячо толковали о несчастье, постигшем артурцев, спорили о невозможности дальше защищаться, подсчитывали приблизительную численность оставшегося гарнизона и боевых припасов. Непривычная тишина царила вокруг города, - не слышно было больше жужжания и шипения японских снарядов над собранием, не раздавался больше треск фугасных бомб… Всё сразу смолкло, и лишь ухо, привыкшее к этому адскому рокоту в Артуре, невольно каждый стук двери, падение какого-либо предмета, скрип стула – передавало расшатанным до последней степени нервам. Вдруг дверь в столовую отворилась, и в неё вошёл японский генерал, а за ним человек 30-35 японских офицеров. Вошедшие, по очереди, отрекомендовались русским офицерам. На их лицах не было ни тени злобы, пренебрежения или гордости победителя: добродушная улыбка играла на их устах и любезности обращения не было границы. Русские офицеры сначала были изумлены появлением в собрании таких неожиданных гостей, но скоро завязалась горячая дружеская беседа, начались воспоминания, посыпались комплименты с обеих сторон. Здесь, в собрании, встретились не враги, а люди, не питавшие в тот момент друг к другу злобы и ненависти. Здесь встретились воины, исполненные друг к другу глубоким уважением, как доблестные, храбрые соперники. Через полчаса в столовой был накрыт длинный стол, и японцы вперемешку с русскими сели завтракать. И зашумело собрание необычными голосами… И в этом шуме хотя раздавалась русская речь, хотя подымался бокал за здоровье героев – артурцев-защитников и победителей, тем не менее, сердце каждого русского офицера сжималось страшной болью… По окончанию завтрака вся компания собралась группой у входа в собрание, и любители-фотографы – русские и японцы – запечатлели всех на фотографии. Если присмотреться к этой группе, то можно увидеть добродушную улыбку японских офицеров, пасмурные лица защитников Артура, обнявшегося русского с японцем, уснувшего японца, не выдержавшего долгих приготовлений фотографов-любителей. Здесь забыты вражда, злоба и ненависть. Умолк грозный гул военной брани, и прежние люди, жаждавшие, как хищные звери, только крови, теперь спокойно глядят друг другу в глаза и отдают друг другу должное уважение. Порт-Артур, как крепость, далеко не отвечала своему назначению, так как форты и укрепления не были такими, какими должны были быть, а многие пункты вовсе не были укреплены. Фортов, выдвинутых вперёд, не было. Снарядов и продовольствия было не в достаточном количестве. Воздушных шаров, голубиной почты, беспроволочного телеграфа, шпионства и проч. не было заведено и подготовлено. Одним словом, можно думать, что в Порт-Артуре даже мысли никто не допускал, что над ним может грянуть гром. А гром грянул со всею силой из грозных японских туч. Но делать было нечего, и пришлось вспомнить пословицу, что «голь на выдумки хитра». Все стали придумывать разные способы, чтобы, насколько возможно, исправить ошибки тех, кто больше всего был в них виноват. И вот явились разные изобретатели с предложением плодов своего изобретения. Один выдумал убийственную электрическую проволоку, которой была обнесена кругом вся крепость; назначение этой проволоки было – убить каждого, кто бы к ней прикоснулся. Другой придумал воздушный шар, который стоил дорого, но не хотел подняться над городом. Третий выдумал подводную лодку, на которую были большие надежды, но они не сбылись. Четвёртый устроил на Ляотешане беспроволочный телеграф, который не принёс ни одного известия, и т. д. Но зато были и удачные изобретения; так, например: лейтенант Подгурский придумал ручные бомбы, которыми он выгнал японцев, занявших крытые окопы на Высокой горе. Бомбы эти произвели такое страшное разрушение в этих окопах, что человеческие тела, разорванные ими на куски, выбрасывались из окопов обожжёнными, а балки, чуть не в обхват толщиною, разлетались в щепки. На прилагаемых фотографиях изображён разгром на Высокой горе: труп японца сожжён почти в уголь, и тело потрескалось; блиндажи, пулемёты и всё прочее превращено в бесформенные груды. Другой изобретатель бомб, мичман Дудкин, придумал способ снаряжения ненужных китайских бомб, которые от удара взрывались, производя вокруг страшное разрушение. А также был изобретён снаряд в виде мины, который стержнем вставлялся в дуло орудия и после выстрела летел шагов 50-100 и производил ужаснейший взрыв. Эти изобретения принесли Порт-Артуру громадную пользу при отбитии японских штурмов. Этих адских выдумок японцы боялись так же, как и русского штыка. На скале выдвинувшегося в море отрога Ляотешана высится каменная постройка маяка и около него небольшого домика. Тут же недалеко стояла батарея из двух орудий малого калибра. Однажды японская эскадра, приблизившись к Ляотешану, стала громить маяк и орудия, расположенные около него. В несколько минут толстые стёкла маяка и его машины были разбиты осколками снарядов. Один снаряд попал в крышу домика, пробил потолок и разорвался внутри. Живший в домике командир батареи, мичман граф Келлер, был в это время у орудий. Когда бомбардировка прекратилась, граф вошёл в свою квартиру и увидел полный разгром: всё, что было в комнате – мебель, постель и прочее было превращено разорвавшимся снарядом в щепки и клочья, но, к удивлению хозяина, стоявшие на подоконнике несколько бутылок водки Смирнова остались целы, между тем, как даже стёкла в окне были перебиты. Этот довольно курьёзный случай долго смешил защитников Ляотешана. Когда Артур был отрезан японцами, то всем частным лицам мужского пола, оставшимся в городе, было предложено образовать вольную дружину. На этот призыв все откликнулись с большой охотой и почти все, кто мог держать оружие в руках, вписались в дружину, которая была организована, вооружена и, насколько было возможно, обучена ратному строю. Дружинники составляли двенадцать дружин и сведены были в три батальона. …(утеряно)… На прилагаемом снимке сняты дружинники 1 дружины, в которой были преимущественно интеллигентные лица. Молнией разнеслась весть в Порт-Артуре, что начались переговоры о сдаче крепости. И вдруг на позициях замолкли орудия и прекратился ружейный и пулемётный треск. А через некоторое время облетела всех весть, что Артур сдаётся японцам и весь гарнизон идёт в плен. Страшная тоска овладела сердцами защитников Артура. Сколько было страданий, сколько было пережито тяжёлых минут, сколько положено жертв, сколько являлось надежд, что не осрамятся славные страницы истории защиты Артура позорной сдачей его врагу… Всё сразу рухнуло, и весь оставшийся гарнизон крепости идёт в плен… Трудно передать то душевное нравственное страдание, которое томило нас, когда роты и полки без ружей и амуниции, с котомками за спиной, шли, понуря головы, под конвоем вооружённых японцев… Нельзя сказать ничего дурного об обращении японских офицеров и солдат с пленными. Победители были очень любезны и предупредительны, стараясь исполнить всякое желание пленных. Но самолюбие русского воина страдало ужасно. Прилагаемые снимки показывают, как пришлось офицерам проводить недолгие, но нравственно тяжёлые дни в плену, пока не уехали из Дальнего. На пути к Дальнему пришлось провести несколько дней в больших японских палатках, располагаясь группами у железной печки. В Дальнем пленные тоже пробыли несколько дней, помещаясь в казарменных казематах человек по 25-30. Японцы старались предоставить пленным всевозможные удобства. Кормили вдоволь и постоянно извинялись, что здесь не могут предоставить больших удобств и лучшего продовольствия. Затем пленные партиями были перевезены в Нагасаки, где остающихся в плену сейчас же отправляли в глубь страны, а едущих в Россию через некоторое время, на иностранных пароходах, отправляли в Шанхай. В Шанхае, в ожидании зафрахтованных пароходов, пленные нижние чины и рабочие жили в бараках во французском лагере и помещены были очень удобно. Офицеры же помещались в лучших гостиницах. Только в Шанхае каждый артурец вздохнул свободнее и с ясной мыслью и надеждой взглянул на будущее, тая в сердце твёрдое желание принести хотя какую-нибудь пользу своей дорогой родине. Ведь каждый из них давал слово не воевать против Японии и не вредить ей, но не давал обещания не служить своему отечеству. Уже который день подряд штурмуют японцы Высокую гору. Штурмуют настойчиво, решительно… Устилают землю грудами своих тел, но штурмуют и штурмуют. Видимо, хотят, во что бы то ни стало, овладеть этим важным, как для нас, так и для них, пунктом. Вся Высокая гора дымится, как вулкан; шрапнель беспрерывно образует над нею целую сеть белых дымков, а вершина от разрывов фугасных бомб кутается в тёмном дыму… Но вот, наконец, 19 ноября, в полдень, наступило маленькое затишье, после которого уже недолго продержалась «Высокая» и пала. Пользуясь этим затишьем, почти все главные защитники Артура собрались к штабу 5 Восточносибирского стрелкового полка в офицерское собрание. Собрал их артурский богатырь генерал Кондратенко для совещания. Пришли сюда и раненые, и те офицеры, которые были поближе, чтобы хоть немного перекусить чего-нибудь: ведь сколько уже дней проведено впроголодь. Давно уже не было видно в Артуре собравшейся в одном месте такой большой группы офицеров и генералов, как в тот день, у Высокой горы. И вся эта группа, снятая любителем-фотографом, является дорогой памятью страдных дней Артура. Здесь мы видим и генерала Кондратенко, не спавшего несколько ночей и напрягавшего все свои силы, всю энергию для защиты Высокой горы и который, вскоре после этого, безвременно погиб на форте №2. Тут же и начальник артиллерии генерал Никитин, батареи которого усиленно помогали отбивать штурмы Высокой горы. Тут и полковники: Ирман, Третьяков, Семёнов, Романовский и другие, имена которых знакомы всем в России. Вот и инженер Рашевский – один из выдающихся, неусыпный труженик и помощник генерала Кондратенко при укреплении позиций, и погибший вместе с ним. Здесь же и лейтенант Подгурский, изобретатель ручной бомбы, оказавший ею громадную услугу, связанную со штурмами японцев на Высокую гору, - много сотен и тысяч полегло японцев на склонах гор вокруг Артура, благодаря этому изобретению. И дальше все в этой группе чудо-богатыри защиты Порт-Артура. Половина их не увидала родной земли, а другая половина осталась в живых, но почти все ранены, контужены, изувечены… Вечный покой павшим на Дальнем Востоке за честь родины, и неувядаемая слава оставшимся в живых! Глядя на фотографические снимки, снятые после разгрома 6 госпиталя одиннадцатидюймовыми бомбами, вспоминается весь ужас, который творился в то время в том госпитале. Снаряды один за другим начали сыпаться по направлению сначала к Русско-Китайскому банку, падая то на площадь, то на улицы вокруг госпиталя, а затем один за другим начали попадать в это здание. Раненые, которых было несколько сотен, в ужасе убегали из госпиталя; иные – ползком, со страшными мучениями, старались скорее спуститься по лестницам вниз и уползти в 9 госпиталь или к соседним домам. Тяжело раненые, которые не в силах были ни подняться, ни двигаться, вопили о спасении. Всюду, среди треска громадных снарядов, пробивавших крышу, потолок и стены, потрясался воздух. Стоны и крики неслись всюду. Доктора, сёстры милосердия и прислуга потеряли головы, - многие в ужасе бежали, спасая свою жизнь… Но были между ними истинные герои: они, забывши собственную опасность, спасали раненых под свистом осколков и сыпавшихся камней. Я видел, как одна сестра милосердия на своих плечах выносила раненого офицера и сама была ранена. В этом разгроме несколько докторов и сестёр было…(утеряно)… Нет возможности описать всего ужаса, постигшего этот госпиталь. Когда военный человек решается на какой-либо подвиг и совершает его, то это не так удивляет всех, как подвиг, совершённый частным лицом. Несколько офицеров из Порт-Артура разными путями пробирались в армию генерала Куропаткина и возвращались назад. Все они рисковали жизнью и все они совершили подвиг мужества. Но что сказать про частного человека, добровольно вступившего в ряды стрелков и затем тоже пробравшегося на шаланде из Артура в Чифу, а оттуда в главную армию, доставившего генералу Куропаткину от генерала Стесселя пакеты и привезшего обратно нужные бумаги. Таким героем был волонтёр Левицкий, поступивший простым рядовым в охотничью команду 28-го восточносибирского стрелкового полка. Много пришлось вынести ему во время этой поездки. Когда же он возвращался и был уже близко к Артуру, то его жизнь висела на волоске. Вдали уже был виден Артур, как вдруг из бухты Луизы выплыли две японские миноноски и направились к шаланде. Положение было критическое. Куда спрятаться? – Везде найдут! Но китаец – хозяин шаланды - вмиг придумал средство спасти пассажира и, положив его в парус, закатал в полотнище и поднял вверх. Японцы осмотрели шаланду, забрали всю живность, бывшую на ней, и отпустили. И Левицкий благополучно прибыл в бухту Юдзятунь и представил генералу Стесселю привезённые бумаги. При дальнейшей обороне Порт-Артура волонтёр Левицкий всё время был впереди с охотничьими командами, исполняя обязанности офицера, и не раз удивлял всех своей храбростью. Он был ранен и награждён знаком военного ордена. Каждый день в Артур неслись вести с позиции о гибели офицеров, на месте сражённых пулей или осколком неприятельского снаряда, или же умерших в госпиталях от ран и болезней. Товарищи собирали оставшиеся вещи погибших и продавали их с аукционного торга. Нередко случалось, что одна и та же вещь продавалась несколько раз, так как покупавшие её сами погибали, и она вновь продавалась с их вещами. Вырученные от продажи деньги хранили в полковых денежных суммах с тем, чтобы по окончании войны их отправить родным погибшего. Трудно описать то чувство, которое охватывало душу каждого на позициях под Артуром, - где почти ежедневно шли бои и никто не знал, доживёт ли до другого дня, - когда появлялся священник и служили молебен под открытым небом. Радость, благоговение наполняли душу, и мысль человеческая с верой и надеждой неслась к Богу. И военные ...
s.reily: ... священники не жалели трудов: рискуя подчас жизнью, они являлись и на передовых позициях, и на вершинах Ляотешана, и в крепостных окопах, и на батареях. Везде они не раз вызывали своим словом слезу на тех глазах, на которых она не появлялась даже при виде многих мучений и страданий. На фотографии изображён один из таких молебнов на Зелёных горах накануне боя: на склоне горы стоит пулемёт вместо аналоя, на нём лежит небольшая иконка и крест с евангелием, окружают их сплошным кольцом стрелки, а батюшка 28-го восточносибирского стрелкового полка служит молебен. Все горячо молятся… А между тем, изредка вдали слышится выстрел, и японская пуля свистит над головами… На другой день это место обагрилось человеческой кровью, и много людских душ, молившихся здесь, унеслось в вечность, к подножию престола Всевышнего. Три дня длился на том месте страшный, кровавый бой… Почти каждый день по нескольку раз в Порт-Артуре, под грохот орудий, треск неприятельских снарядов и ружейную пальбу, по улицам слышались заунывные звуки военного оркестра, и мелодия: «Не бил барабан перед смутным полком, когда мы вождя хоронили» - повторялась эхом в развалинах домов, неслась к позициям и замирала в горах, извещая всех, что новые жертвы – и меньшей серой братии, и вождей – несутся товарищами, чтобы погрузиться в недра земли… Такие шествия встречались в разных местах города, тянулись по дорогам, направляясь к подножию гор Ляотешана, чтобы увеличить число крестов на кладбище, раскинувшемся, подобно молодому лесу, на скате горы… Живые артурцы провожали мёртвых, отдавали им последний долг, и каждый не был уверен, доживёт ли до другого дня и не понесут ли его по той же дороге к Леотешаню. На одном из воспроизведённых снимков мы видим похороны главного героя Артура – генерала Кондратенко, со смертью которого у артурцев погибла надежда на дальнейшее сопротивление японским штурмам. На другом снимке – похороны пяти офицеров и 50 нижних чинов, убитых на Высокой горе. Много было таких грустных шествий – их не перечтёшь.
s.reily: НА ВОЙНЕ (от нашего специального корреспондента). МУКДЕНСКИЙ БОЙ. Замечательно, что, чем ближе к тылу, где, конечно, гораздо безопаснее, чем в передовой линии, но зато нет уже дисциплины – тем солдаты скорее поддаются чувству страха. Поэтому при отступлении больше всего паника бывает в обозах… - А где же у вас перевязочный пункт? – спрашиваю я, когда мы доходим до рощи. - А кто ж его знает. Робята сказывали, быдто здесь – в роще. Я сдаю раненого вместе с винтовкой санитарам, сидящим около фур Красного Креста, чем он остаётся очень доволен, а сам иду обратно к Сахедзе. Но приходится пройти мимо деревни Сяканза, куда уже стянулись все обозы. Улицы и дворы полны ими. Случайно натыкаюсь на обоз 1-го полка и у солдат спрашиваю, где коляска командира. Она оказывается в ближайшем дворе. Сам Мустафа идёт мне навстречу и сейчас же обращается ко мне со строгим выговором: - Вы, ваше высокоблагородыэ, всё ходыте и ходыте. Ныкогда толком нэ покушаете. Господа офыцеры ожидалы вас, ожидалы, и самы пообедалы… - А где офицеры? Мустафа показывает на большую фанзу рядом. Я замечаю её и иду в Сахедзу. - Опять уходытэ? – замечает Мустафа и безнадёжно машет рукою. По грязным дорогам через болото непрерывное движение. Зарядные ящики, раненые, патронные двуколки и опять раненые. В Сахедзе в третьей фанзе нахожу Вигелева. Мы идём вместе через деревню, где уже много разрушенных снарядами фанз, и поднимаемся на борт котловины, чтобы попытаться пройти в Сяохетунь, где находится Леш. Но это оказывается невозможным. Вся местность перед нами страшно обстреливается. Нас от Сяохетуни отделяет стена падающих снарядов. Когда мы проходим обратно мимо фанзы, в которой ночевали, Вигелев вспоминает об оставленных там китайских стрелах. Эта фанза тоже разбита снарядами. Возвращаемся в занимаемую им фанзу. Тут незнакомые доктора других полков, растерявшиеся со своими частями. Один врач, командированный из Мукдена в отряд Запольского… Все они работают теперь на пункте у Вигелева. С края деревни жестоко стреляет какая-то батарея. На канне, закрытый с головой, лежит врач Р. От каждого выстрела всё его тело вздрагивает. Он нездоров. Выпиваю стакан какао, налитого мне Вигелевым. - Вы долго думаете остаться в этой деревне? – спрашиваю я. Он качает головой. - Думаю, что придётся скоро убираться отсюда. Я собираюсь уходить. - Ночуйте здесь… - Нет, мои вещи там – в следующей деревне. Там и записки, и снимки, и прочее. Надо всё это иметь под руками… На всякий случай… У окраины Сяканзы отдыхают носильщики раненых. Слышу их разговор по моему адресу. - Военный корреспондент… - Мало что военный, да без погон. Значит, никакой власти не может доказать. Начинает темнеть. С трудом нахожу фанзу, которую мне указал Мустафа. Офицеры пьют чай, а некоторые уже спят. Я немедленно следую примеру вторых. Остальные скоро тоже укладываются, и в фанзе тушат свечу. Сквозь окна видны слабые отблески костров. Какой-то глухой отдалённый шум заставляет прислушиваться и не даёт уснуть. Вот далеко, но отчётливо раздаётся ружейная трескотня… Она то затихает, то становится реже, то опять усиливается и учащается. - Кажется, стреляют, - говорит кто-то в нашей фанзе. - А пускай стреляют, - притворно равнодушным тоном отвечает другой голос. Другие зевают, ворочаются с бока на бок, и заметно, что никто не спит. Так проходит около часа. Во дворе слышен шум шагов и голоса. Дверь нашей фанзы отворяется, и вваливаются несколько человек. Кто-то зажигает свечу, и мы видим доктора Вигелева со всем своим штатом врачей. Они принуждены были уйти ночью из Сахедзы, потому что ружейная стрельба приблизилась к самой деревне. Мы все подымаемся и начинаем прислушиваться. - Да и здесь не лучше, - говорит почтенный доктор, оглядывая присутствующих поверх своих очков. Действительно, стрельба приближается и усиливается. В ночной тишине кажется, что стрелки находятся уже в соседнем дворе. - Вот теперь как будто реже… Это что же значит? – обращается почтенный доктор к обществу с вопросом, многозначительно глядя поверх очков то на одного, то на другого. – А вот теперь чаще… Это что же, лучше? Как вы скажете? Я вышел из фанзы. На улице стрельба слышалась отчётливее, но не казалась так близко. В обозах уже многие не спали, и около повозок в темноте заметно было движение. Пройдя через деревню, я вышел на северную сторону. Здесь можно было не только слышать стрельбу вполне отчётливо, но и видеть вспышки выстрелов. Со стороны японцев было темно. Атакующие двигались в тишине. Линия охвата становилась всё уже и уже… XIV. Ураган. Морозное утро 24 февраля. Канонада уже началась. Выстрелы слышны с юга, с запада, с севера и даже с северо-востока, со стороны линии железной дороги. Отличить наши выстрелы от японских уже нет возможности. Неприятель стреляет и фронтальным, и фланговым огнём. Полёты снарядов встречаются, пересекаются, шрапнели сыплются дождём, в боевой суматохе поражая и врагов, и своих. Северный отряд был окружён с трёх сторон, и, казалось, был единственный путь отступления к Мукдену. Несмотря на это – наступила минута, когда генерал Ноги со своей армией уже считал дело проигранным. Если после мукденского боя считали наши потери больше японских, то до 24-го числа потери японцев боли гораздо значительнее. На южном фронте ими сделано было всё, чтобы отвлечь внимание русского главнокомандующего от запада. Это удалось, но наш северный отряд, сосредоточившийся в районе башни Хауха и Императорских могил, хотя и не получал подкреплений, но держался стойко. Армия Ноги несла громадные потери и, увлекаясь окружением с севера, сама могла быть ежеминутно отрезана от юга… В виду этого, генерал Ноги просил Оку дать ему дивизию в подкрепление. К 24-му числу дивизия подошла, и армия Ноги бросилась в наступление с новой силой. Утром к нам приехал из Мукдена какой-то офицер с радостным известием, что главнокомандующий сформировал отряд и лично ударит на левый фланг японцев. Все мы ожили духом. Вот, наконец, должно свершиться то, чего каждый из нас трепетно ждал. Армия Ноги, слишком зарвавшегося в своей смелой операции, наконец, получит удар в самое уязвимое место. Этот фланговый удар должен отразиться на всём его фронте. Пользуясь замешательством неприятеля от этого удара, отряд перейдёт в наступление, японцы не выдержат натиска и начнут отходить на Синминтинь. Тогда кавалерия правого фланга, неизвестно где находившаяся до сих пор, появится на поле сражения, ударит на отступающих, и мы покажем японцам, как нужно преследовать… Если же они будут отступать к югу, для соединения с общим фронтом, мы будем бить их во фланг. Южная же армия, пользуясь замешательством неприятеля вследствие неудачи, также перейдёт в наступление – и долгожданное слово «вперёд», наконец, огласит ряды наших войск. От одного удачного удара шансы и соотношения сил сразу изменятся. Не будет слабовольных, не будет трусов, сидящих в тылу, подавленных неудачами, не будет притворно-раненных. Успех воодушевляет. Не нужно будет подбирать раненых и отделять для этого четвёртую часть здоровых строевых, потому что поле битвы при наступлении будет оставаться в тылу, где этим может заняться медицинский персонал при помощи китайцев… Наибольшее сопротивление окажет армия Куроки, но будет иметь дело с 1-й армией, которая уже показала ей свою силу, и армия Ноги. Но этот генерал первый потерпит неудачу, его опасения оправдаются, и он должен будет признаться, что такую смелую и рискованную операцию можно производить только с очень нерешительным противником. Итак, самое интересное должно было произойти на правом фланге нашего отряда, т. е. к северу от деревни Синтайцзы. Через четверть часа мне оседлали лошадь, и я, обогнув с юга Императорские могилы, поехал к линии железной дороги, где по восточной стороне должна была следовать обходная колонна. Поезд за поездом двигались на север, и ни одного с севера. Очевидно, станция эвакуировалась. Иначе и не могло быть, потому что она находилась в центре боевых операций. По всей западной стороне слышен был непрерывный гул орудий. Близ разъезда №97, в шести верстах от Императорских могил и в двенадцати от станции, неприятельские снаряды перелетали через полотно дороги и рвались на западной стороне. В окнах вагонов поезда и на площадках, битком набитых людьми, заметно было, что пассажиры чувствуют себя весьма неприятно. Я переехал через железнодорожную насыпь и сразу наткнулся на скрытые за ней пехотные части. Надо было полагать, что это и есть обходная колонна, остановившаяся для отдыха, но оказалось, что это были резервы. Далее, вдоль насыпи, стояли обозы и походные кухни. Тут было сравнительно спокойно. Снаряды падали дальше и высокая насыпь служила хорошим прикрытием, но зато по дорогам двигались другие части, и это движение наводило на тревожные догадки. Шли обозы четырьмя колоннами. Все они шли на север, и движение их было, выражаясь деликатно, довольно торопливое и бестолковое. По правде сказать, и снаряды падали тут довольно близко. В общей суматохе повозки, спеша вперёд, сцеплялись, опрокидывались… Весь путь был загромождён поломанными и брошенными повозками. Какие-то пехотные части, обходя занятую обозами дорогу, бредут на север. Без расспросов видно, что это отступающие. Сторонкой идёт, сохраняя строй, рота пограничников. Я приближаюсь к ним и слышу, что кто-то меня окликает. Впереди строя идёт в своём солдатском полушубке ротмистр Лохов. Он со своей ротой раньше охранял фушунскую ветку. Я схожу с лошади, и мы обнимаемся, как это принято здесь, где люди очень скоро узнаются и очень скоро сходятся. - Вы целы? – задаём мы друг другу одновременно один и тот же вопрос, потому что в эти дни каждый ежедневно терял по несколько друзей и знакомых. - Значит, фушунская ветка уже очищена? – задаю второй вопрос уже я. - Сегодня ночью. На ротмистре, как на охранявшем линию, лежала обязанность её и очистить. Это значило, проходя по всей линии (ни одного поезда на ветке уже не было), постепенно снимать все посты его роты. В это время в районе линии уже появились японские разъезды. Второй и третий корпуса утром 23-го, пересекая линию, уже отошли по направлению к Фушуну. Об этом последнем обстоятельстве в нашем западном отряде ещё не было известно. Хотя это и было частичное отступление, для выравнивания фронта, но на самом деле это уже было началом отступления, и плоды его уже были видны: в тылу уже начиналась паника. Удачное очищение фушунской ветки было делом не лёгким, потому что направление линии от станции Сахетунь идёт на восток, заворачивая несколько на север. Эта ветка не стратегическая, потому что иначе ей не придали бы такого направления, и проведена специально для фушунских, кстати сказать, богатейших в мире, каменноугольных копей. По рассказу ротмистра, подвижной состав был увезён ночью на 23-е число. Утром 23-го на ветке оставался только он со своими людьми и несколько телеграфистов. Начальником военных сообщений генералом Забелиным было приказано по телеграфу оставаться до тех пор, покуда работает телеграф. Получались телеграммы в 1-ю армию и со станции передавались летучей почтой из трёх казаков в город Фушунь, где находился штаб Линевича. Наконец, телеграф стал шалить. Получались сообщения на незнакомом ключе. На вопросы телеграфиста ответы были непонятны. Тогда он заявил ротмистру, что телеграфное сообщение с Мукденом прервано. Оставалось уходить. Но напоследок опять нашим ключом было передано: «Уходите отсюда, покуда целы. Поручик такой-то». Следовала японская фамилия, что-то вроде Микрококки. Тогда ротмистр Лохов собрал своих людей, и все пошли по линии, снимая охрану. На последнем разъезде стояли гружёные и оставленные платформы. Ещё далее они наткнулись на паровоз, собиравшийся уходить. Ротмистр предложил машинисту забрать все платформы. Своих людей он посадил на них же, и поезд бешенным аллюром помчался к Мукдену. Это был последний поезд. Дело происходило уже ночью на 24-е число. В Гудзядзах горели склады. - А где наш милейший Нотомб? - Он выехал вчера утром походным порядком прямо на Мукден. Он потерял всё своё имущество. Люсьен Нотомб – главный инженер фушунских копей, широким гостеприимством которого мы пользовались во время нашего пребывания на копях. Он более, чем кто-нибудь, был уверен в успешности наших операций на шахейских позициях. Главнокомандующий, приезжавший на копи, говорил: «Работайте спокойно, этих позиций мы никогда не отдадим». Как специалист по горному делу, он придавал фушунским копям громадную ценность. Он всегда говорил, что из-за одних только фушунских копей нужно держаться в Манчжурии. Небезынтересно привести пару цифр, дающих наглядное представление о подземных богатствах Фушуна. Пласт каменного угля имеет семнадцать сажень толщины. Условие беспримерное в каменноугольном деле. Пласт этот, по исследованиям, произведённым покуда, имеет протяжение на двадцать пять вёрст, но, вероятно, и больше. При широкой эксплоатации может вырабатываться до одного миллиона пудов угля в день. В прежние времена копи разрабатывались ещё корейцами, и следы их работ можно видеть теперь. Но и до последнего времени работы велись варварским китайским способом, при котором добыча была мизерная сравнительно с тою, какою она могла быть (около 4.000 пудов в день). Инженер Нотомб ввёл европейскую систему эксплоатации. Незадолго до мукденского боя в Фушун были привезены новейшие машины… Их выгрузили, но восстановить так и не пришлось. Этим делом уже занялись японцы… Покуда мы с ротмистром разговаривали, мимо нас поспешно продолжали двигаться отступающие пехотные части, - обозы и артиллерийские резервы. Вот скачут ездовые на лошадях с обрубленными постромками… Ротмистр приказывает им остановиться, угрожая револьвером. Из их расспросов узнаём, что они 6-го корпуса, что на рассвете они были окружены и вся артиллерия пропала вместе с парками. Все эти рассказы были сильно преувеличены и являлись последствием развившейся паники. На самом деле, весь южный фронт медленно отходил или, вернее, должен был в порядке отходить на новые позиции без натиска неприятеля. Японцы в этот день совершенно прекратили атаки на южный фронт – на армии Бильдерлинга и Линевича. Ездовым и повозкам ротмистр приказывает ехать шагом и не производить суматохи. Между тем, падающие вблизи снаряды заставляют нас самих отойти в деревню, лежащую к востоку. Рота пограничников следует за нами. Здесь уже сидят группы солдат. С левого края деревни большая группа пленных японцев охраняется конвойными. Между ними есть и китайцы – хунхузы. Но странно, что среди этой группы сидят какие-то кавказцы. Конвойные объявляют, что это тоже пленные… На наши вопросы они отвечают только, что они осетины и служили у японцев. На дальнейшие вопросы, откуда они, как и почему попали к японцам, отвечать отказываются. Но без нас они цинично говорили конвойным: «А ловко мы вас били…». Затем рассказывали, что состояли у японцев на жаловании, расчёт получали серебром и довольно щедро. Вернее всего, что они из тех кавказцев, бывших ссыльных, которым после отбытия наказания разрешено жить в Манчжурии. Их было много в Ляояне, в Мукдене и теперь ими кишит Харбин. Это самый ненадёжный и неприятный элемент населения. Из 147 человек всех пленных – 85 японцев (вид у них весьма потрёпанный, некоторые без шинелей, погоны оторваны, что они делают, чтобы нельзя было узнать, какой они части), затем 11 человек осетин, а остальные – хунхузы. Отдохнув с полчаса, рота пограничников со своим командиром, в силу полученных приказаний, двинулась к станции Хушитай. Я проехал ещё версты две на север. Картина всё та же: бесконечные колонны отступающих и резервы, расположенные у насыпи полотна. Ни о каком обходном отряде здесь никто не знал и прохождения такого никто не видел. Оставалось предположить, что он прошёл западной стороной дороги, мимо могил к деревне Синтайцзы. Между тем, время уже было за полдень. Начинался ураган… Я решил вернуться к своему отряду. Это был ужасный день. После полудня поднялся страшный ветер. Южный тайфун поднимал к чистому, безоблачному небу бурые тучи песку, которые закрывали солнце. Светлый день стал темнеть. Но это не было похоже на вечер или на ненастье. Это даже не была гроза, которая освежает. Это была жёлтая непроницаемая для взора удушливая пелена, которая, закрыв солнце, окутала собою все поля, окружающие старый Мукден. На расстоянии двух шагов уже нельзя было видеть человека. Временами дикий ураган приостанавливался на месте, собирал столбами тучи песку и пыли, солнце открывалось, и на равнине показывались крутящиеся и несущиеся к северу смерчи… В эти часы решалась участь десятидневного мукденского боя. Армия Ноги, получив подкрепления, с новой силой обрушилась на северный отряд. Но все их бешенные атаки на деревню Синтайцзы (севернее могил) были отбиты. В Сяохетуне держался полковник Леш. Под его начальство кроме 1-го полка поступили полки Великолуцкий и Самарский с тремя батареями. Командир Самарского полка князь Макаев был убит. Отряд полковника Леша занимал правым флангом, - Великолуцким полком и артиллерией, деревню Сяохетунь, а левым флангом, - 1-м полком и самарцами, деревню Фансытунь и Безымянную, общим фронтом на северо-запад. С утра японцы артиллерийским огнём подготовили атаку. После полудня, когда начался тайфун, густые цепи жёлтых халатов, как живой ураган – в тучах песку бросились в атаку, стараясь пробиться между деревнями Сяохетунь и Фансытунь. Но из правой деревни 1-я батарея капитана Ратькова засыпала их дождём шрапнели. А за ними новые цепи, как неудержимый тайфун, неслись вперёд, падали и засыпались песком урагана. Из трупов и раненых японцы делали брустверы и держались за ними под ружейным и артиллерийским огнём, покуда сами своими телами не увеличивали груды павших. Все последние силы утомлённых бойцов были напряжены в эти часы. Храбрость, решительность и самопожертвование, все эти качества войны обнаружились в той высшей степени, на которую только способен человек. Все остальные чувства, присущие человеку: страдание, жалость, самосохранение, были забыты в эти минуты. Не было даже остервенения, не было даже воли: человек превратился в механическую силу, и всё движение «вперёд» стало таким же, как и тайфун. В первом полку из двух тысяч ста тридцати человек нижних чинов осталось триста. Из семидесяти офицеров – десять. У полкового знамени была пробита пулей верхушка копья. Знаменщик был убит, но полк держался, нанося неприятелю втрое большие потери. Стянувшаяся линия японского охвата от Синтайцзы до Юхуантуня не в силах была двинуться дальше. Все атаки к вечеру были отбиты. Последние нечеловеческие усилия были сломлены на этих позициях. Между тем в деревне Синтайцзы только удержали позицию, а об обходе левого фланга японцев не было ничего известно. Это дело не удалось. Благоприятное время было потеряно. Энергичный генерал Ноги к утру мог получить новые подкрепления и отбросить, наконец, растаявший северный отряд к Мукдену. К вечеру в штабе главнокомандующего были получены известия, что японцы теснят наш южный фронт в районе селения Киузань, и что значительно севернее Синтьайцзы появились с востока неприятельская кавалерия и артиллерия. На самом деле на север успел проникнуть лишь один эскадрон с горной батареей, а сведения с юга были преувеличены. Кроме того у японцев был уже недостаток в снарядах. Но всё это оказалось только потом, а в эти моменты перед глазами офицеров генерального штаба стоял всё тот же грозный призрак, который с Вафангоу преследовал русскую армию – призрак обхода. К вечеру на северо-западном фронте неприятельские атаки прекратились… Ураган затих. Позиции были удержаны, но положение северного отряда становилось тяжёлым. Ждали подкреплений, но их не было. О продолжении операции в штабе уже никто не думал. Исход мукденского боя был уже решён приказом главнокомандующего. В 10 часов вечера было назначено общее отступление… В. Табурин
s.reily: «Нива» №23 (11 июня 1905 года). ВОЗМЕЩЕНИЕ ВОЕННЫХ УБЫТКОВ. Война, которую мы ведём с японцами, вызывает огромное количество особых, совершенно своеобразных расходов – за вред и убытки, нанесённые военными действиями мирному китайскому населению. В силу того обстоятельства, что мы воюем не на своей и не на японской территории, а на территории, так сказать, «третьих лиц», нам приходится на каждом шагу платить этим «третьим лицам» довольно изрядные суммы за всякий ущерб, вызванный военными надобностями. И нужно сказать правду, китайцы порядочно наживаются за счёт войны, и кровавая трагедия русско-японского столкновения сплошь и рядом превращается для них в источник обогащения. Так, впрочем, всегда бывает: «Duobus litigantibus tertius gaudet» - когда двое враждуют – третий радуется! Для возмещения ущерба китайскому населению Мукденской провинции учреждены при российском военном комиссаре этой провинции две специальные комиссии: одна из них действует в восточном районе Мукденской провинции, другая в западном (к востоку и западу от Мандаринской дороги). В состав каждой комиссии входят следующие лица: штаб-офицер (председатель), два обер-офицера и чиновник от полевого контроля. Кроме того, со стороны китайцев в комиссии присутствуют, на правах членов и в качестве представителей мукденского дзянь-дзюня, два китайских чиновника или офицера. Все прошения китайцев о потравах и других убытках, причинённых нашими войсками, поступают к военному комиссару и, по переводе их на русский язык, передаются в комиссию. В прошениях этих китайцы показывают обыкновенно количество уничтоженных посевов и разрушенных фанз: это – наиболее обычный род ущерба, причиняемый им войной. Комиссия детально контролирует показанные убытки и для этого в полном своём составе отправляется в деревню и там рассматривает на месте потоптанные поля, срубленные деревья и погибшие фанзы. Группа, воспроизведённая в настоящем № «Нивы», представляет весь персонал одной из этих комиссий. Оценка убытков производится следующим способом: за единицу потравы принимается «му» (около 1/16 нашей десятины), а за единицу убытка, происшедшего от разрушения фанзы «дзянь» (около 6 квадратных аршин глинобитной постройки). За каждое «му» комиссия платит 3р. – 3р. 50коп., а за каждый «дзянь» по 10р. За срубленные деревья платят от 2р. до 7р. за штуку. В некоторых отдельных случаях, цены назначаются, по соглашению просителей с комиссией, и несколько более возвышенные. Определив сумму вознаграждения, комиссия тут же, на месте, и, по возможности, в присутствии жителей деревни, передаёт деньги старшине и отбирает от него расписку, которую подписывают и китайские чиновники. Китайцы, как завзятые «купцы», любят поторговаться и нередко просят увеличить сумму оценки, но, в общем, остаются очень довольны вознаграждением. Расход на подобные вознаграждения, как мы уже заметили выше, очень велик: его нужно считать сотнями тысяч рублей. Есть деревни, которые заявили количество потравы в 25.000 «му».
s.reily: «Нива» №23 (11 июня 1905 года). Тексты: Волчонок. Повесть П. П. Гнедича (Продолжение). – На войне (от нашего специального корреспондента). – Возмещение военных убытков китайцам. – В санитарном поезде. - К толкам о мире (Политическое обозрение). – Ясновидящая. – Иллюстрация к «Медному всаднику». – Усовершенствованная митральеза. – Цусимский бой и мирные вести. – Бракосочетание германского наследного принца. – Заявление. – Объявления. Фотографии: Отступившие из Мукдена части войск в Телин на площади перед станцией (2 фото). – Отступившие войска в Телин на линии. – Западная комиссия по возмещению убытков китайскому населению при Российском военном комиссаре. Председатель комиссии подполковник Орского полка Г. Загоскин, члены: прапорщик того же полка В. Власов, поручик Александро-невского полка М. Асс, председатель полевого контроля контролёр Мамаев, китайские чиновники особых поручений при мукденском дзян-дзюн Сун-тэн-бяо и Ма-мэн-изи, переводчик, конвой и бои (слуги-китайцы). – Личный состав санитарного поезда Красного Креста №11. Поезд этот, сформированный и оборудованный в феврале с. г., вышел из Харбина на юг 14 февраля и в течение двух недель сделал два рейса на театр военных действий, пройдя 1.550 вёрст, и вывез с позиции нашего крайнего правого фланга (из армии генерала Каульбарса) 30 раненых офицеров и 1.698 нижних чинов. 18 февраля у деревни Суходяпу поезд подвергся обстрелу неприятельскими снарядами. С 22 по 25 февраля поезду каждую минуту угрожала опасность: чины пограничной стражи вынимали из-под рельс перед проходом поезда пироксилиновые шашки, ночью хунхузами вблизи поезда взрывались телеграфные столбы, близ станции Хушитай тотчас после прохода поезда был повреждён путь. Сзади (в мерлушковой шапке) главноуполномоченный, сенатор П. Н. фон Кауфманн; спереди, в середине, старший врач А. П. Штейнфельд, рядом – комендант поезда поручик В. А. Заблоцкий. – Личный состав 54 сибирского военно-санитарного поезда, сформированного в г. Киев. Комендант поезда капитан Рогаль-Левицкий, врачи Ямпольский, Фоменко, заведующий хозяйством Пчёлкин, старший врач Воронин, старшая сестра милосердия Чернолуцкая. – Лазарет русских женщин для раненых воинов, устроенный в Петербурге (на углу Каменноостровского проспекта и Архирейской улицы). – Группа офицеров 24-го восточносибирского стрелкового полка во главе с командиром, флигель-адъютантом полковником П. А. Лечицким (I). – Усовершенствованная митральеза. Ружьё Рексера, приготовленное к стрельбе. – Усовершенствованная митральеза. Кавалерист, вооружённый ружьём Рексера, и лошадь, навьюченная патронами к этому ружью. – Георгиевцы: Капитан 27-го восточносибирского стрелкового полка С. Э. Соболевский, состоявший во всё время осады Порт-Артура; на Зелёных горах ранен в ногу на вылет. – Штабс-капитан 15-го восточносибирского стрелкового полка П. А. Шелковников, защитник Порт-Артура. – Поручик 15-го восточносибирского стрелкового полка С. Н. Гудков 1-й, пробывший всё время осады в Порт-Артуре; был контужен. – Подпоручик 15-го восточносибирского стрелкового полка П. В. Даниловский 1-й, защитник Порт-Артура, контужен в голову и бедро. – Подпоручик артиллерии А. Юзефович, защитник Порт-Артура. – Лейтенант П. Г. Веселаго, защитник Порт-Артура. – Техник В. С. Тетрино-Палищук, отправившийся на джонке из Порт-Артура в Чифу и погибший во время штурма. – Подполковник 213-го Оровайского пехотного полка Д. И. Грендаль, скончавшийся от ран в мартовских боях. – Подполковник 18-го стрелкового полка А. К. Бринк, убитый в последних боях под Мукденом. – Капитан 287-го Тарусского полка Д. В. Трофименко, награждён орденом Св. Анны 3-й степени с мечами и бантом, убит на Бейдалинском перевале 14 февраля 1905 года. – Капитан 8-го Томского сибирского пехотного полка Ф. А. Новиков, раненый и контуженный в бою на Тумэнлинском перевале у Шахэ. – Штабс-капитан 213-го Оровайского пехотного полка Б. Г. Городецкий, раненый в последних боях под Мукденом. – Штабс-капитан 285-го Мценского пехотного полка К. К. Давыдов, раненый в последних боях под Мукденом. – Штабс-капитан 87-го Нейшлотского пехотного полка А. И. Яуныт, раненый в последних боях под Мукденом. – Штабс-капитан 216-го Инсарского пехотного полка Л. Н. Сатурнов, раненый в последних боях под Мукденом. – Капитан 214-го Мокшанского пехотного полка З. Н. Артемьев, раненый в мартовских боях под Мукденом. – Поручик 8-го Томского сибирского пехотного полка П. М. Марков, убитый в последних боях под Мукденом. – Поручик 34-го восточносибирского стрелкового полка А. В. Владимиров, убитый в январских боях. – Поручик 147-го Самарского пехотного полка Ф. И. Тихонов, убитый в боях под Мукденом. – Подпоручик 122-го Тамбовского пехотного полка П. П. Терехов, убитый в последнем бою под Мукденом. – Подпоручик 124-го Воронежского пехотного полка В. Э. Томме, дважды раненый в боях под Мукденом. – Подпоручик 216-го Инсарского пехотного полка А. Б. Семёнов, раненый в последних боях под Мукденом. – Подпоручик 11-го Псковского пехотного полка Н. Н. Хохольков, раненый 19 февраля 1905 года при деревне Линьшиньпу. – Подпоручик 46-го Днепровского пехотного полка М. Н. Самарянов, раненый в обе ноги пулями на вылет и в правую ногу осколками гранаты, в последнем бою под Мукденом; в плену. – Подпоручик 17-го восточносибирского стрелкового полка Н. Ф. Говоров, участвовавший в боях и скончавшийся в Кандалисане 8 февраля с. г. – Подпоручик 34-го восточносибирского стрелкового полка Н. Н. Гудков, раненый в январских боях и награждённый орденами Св. Анны 4 ст. и Св. Станислава 3 ст. – Подпоручик 59-го Люблинского пехотного полка П. П. Парский, убитый в последних боях под Мукденом. – Прапорщик 216-го Инсарского пехотного полка Б. В. Вярьвильский, убитый в последних боях под Мукденом (последний из георгиевцев). – Миноносец «Бедовый», на котором находился раненый в начале Цусимского боя вице-адмирал Рожественский; взят в плен японскими миноносцами. – Миноносец «Грозный», пробившийся после Цусимского боя во Владивосток. - Миноносец «Бравый», пробившийся после Цусимского боя во Владивосток. – Группа офицеров пробившегося во Владивосток крейсера «Алмаз» во главе с командиром крейсера флигель-адъютантом Чагиным и адмиралом Энквистом. – Экипаж миноносца «Бодрый» во главе с командиром капитаном 2 ранга Ивановым 6-м. – Августейшие новобрачные Их Императорские Высочества Германский Наследный принц Вильгельм и принцесса Мекленберг-Шверинская Цецилия. НА ВОЙНЕ (от нашего специального корреспондента). Мукденский бой. XV. Два слова о русском солдате. Так кончился Мукденский бой, беспримерный в истории современных войн. В тех людях, которые были близкими участниками и свидетелями его, он оставит на всю жизнь неизгладимое впечатление. Время стирает испытания горя, смерть близких, жизненные удары, но не в состоянии изгладить потрясающих впечатлений грандиозной исторической драмы у тех, которые были в ней действующими лицами. С обыденной жизненной драмой её сравнить нельзя. Как бы не было сильно впечатление личного горя или радости человека, он всё-таки видит, что на окружающих это не отражается. Тут совершенно различные масштабы. Насколько страшна для человека в обыденной жизни смерть, настолько легко и просто в бою он рисковал и жертвовал ею, настолько легко, что потом об этом вспоминалось с невольным трепетом. Простой немудреный человек становится героем, показывая примеры необычайной храбрости и самопожертвования. Сообразно с этими масштабами и сила впечатлений. От этих впечатлений юноши становились мужами. Люди средних лет делались стариками, в несколько дней седели, сходили с ума… Последний бой, завершивший год войны, многим открыл глаза на причины ряда неудач, на прошлые ошибки. Но всё это может быть исправлено, и для этого уже многое сделано. Есть вопрос гораздо более важный, который никогда прежде не поднимался, и в первый раз о нём заговорили в эту компанию. А именно, - может ли русская армия, как массовая сила, как часть своего народа, бороться с серьёзным противником? Или, проще говоря, высок ли по своим личным качествам русский солдат? Об этом в печати проскользнули заметки и мысли как бы мимоходом. Между тем вопрос этот, хотя и в двадцатом веке, но в то время, когда кругом нации вооружаются, как говорится, до зубов, является весьма существенным. Какой-то обозреватель в иностранной газете коротко и ясно объявил, что теперь нет сомнения, что русский солдат ниже по качествам японского солдата. Подобные же мнения проскользнули даже в русской печати. Ничего нет легче, конечно, взять чистый лист бумаги и беглым почерком изобразить на нём то, что придёт в голову. Но гораздо труднее и даже несколько опасно идти под пули и посмотреть, как солдатики идут вперёд, как и почему они идут назад, да хорошенько присмотреться к ним в этой неприятной обстановке. Помимо подобных опытов, судить о боевом качестве солдата, мне кажется, не только трудно, но положительно невозможно. Я позволю себе высказать своё убеждённое и решительное мнение. Я не буду говорить, что русский солдат по своим боевым качествам равен японскому солдату, а прямо скажу, что он гораздо выше его в этом отношении. Начнём с того, что в периоды затиший, между большими боями, как, например, на шахейских позициях, когда действовали небольшие охотничьи команды, они в своих малых операциях были всегда выше таких же японских команд. Поиски наших охотников были всегда смелее, отличались инициативой, и результаты их были всегда блестящие. Служба пограничников по охране дороги, это – ряд единичных подвигов русского солдата. Кто мешал японцам провести через Монголию небольшие команды для разрушения наших колоссальных мостов? Взорвать мост или поджечь склад – дело нескольких минут, и это мы блистательно доказали при наших отступлениях. И японцы проводили такие отряды, переодевали солдат бонзами, снабжали их пироксилиновыми шашками, посылали для этих целей специалистов – офицеров генерального штаба, а в результате – ни одного серьёзного повреждения пути, потому что единичная инициатива и отвага японца сталкивались с теми же качествами русского солдата-пограничника. Охрана бесконечной линии железной дороги, от порчи которой мы могли бы иметь очень большие затруднения, является хотя и незаметной, но громадной заслугой пограничной стражи. Под Мукденом я видел сотни солдат, уходивших из боя под разными предлогами и сидевших за заборами. Иначе и не может быть в армии, целый год воспитанной на отступлениях. Положим, это было стратегическое отступление, обдуманное и предусмотренное по всем правилам кабинетной науки, но в конце концов обнаружились и отрицательные его результаты. Как не стремятся превратить солдата в машину, он всё-таки остаётся человеком. Для солдата слово «стратегическое» не существовало, и он знал только одно слово «отступление». В последних боях между солдатами в своём кругу всё чаще и чаще разбирался вопрос: «куда будем отступать?». Под Вафангоу (вторым) артиллеристы теряли орудия, но кто же виноват, что батареи ставились на гребнях сопок в виде мишеней? Под Ташичао артиллерия была поставлена толково и работала так, как никогда не работала японская. Тогда не было ни сомневающихся, ни трусов, и когда приказано было по стратегическим соображениям отступать, солдаты оставляли позиции с большой неохотой. В первом бою под Вафангоу 17-го мая, где не было ни стратегии, ни тактики, а просто была драка русских солдат с японскими – наши казачки искрошили два японских эскадрона и нагнали на них такого страха, что в японских газетах совершенно серьёзно говорили, что такими большими пиками нельзя драться. У них сабли коротенькие, а казаки, «эти нахалы», наскочили на них со своими полуторосаженными пиками и всех перекололи. Это бессовестно и даже жестоко. Как известно, под Вафангоу было два боя: первый удачный, а второй неудачный. В первом командовал генерал Самсонов, а во втором генерал Штакельберг. Японские начальники сделали японского солдата героем. Они восприняли у нашего же военного учителя Суворова основные принципы: «смелость, быстрота и натиск», - которые, к сожалению, у нас оказались забытыми, - и сделали свою армию страшной и победоносной. Тех же японцев, которых в начале компании называли япошками и макаками с оттенком презрительной иронии, в последнее время уже перестали так называть. Под Янтаем полки 54-й дивизии навлекли на себя всеобщие нарекания. Говорили, что эти полки никуда не годятся, а когда один из этих же полков получил другого начальника, то стал образцовым и в боях был впереди. Наш солдат тем и хорош, что он всецело предан своему начальнику, если тот, конечно, умеет внушить к себе доверие и любовь. Его не нужно подогревать ни патриотическими идеями, на ханшином, как японского солдата, а достаточно, чтобы он верил в своего начальника. Но так как начальники бывают разные, то и полки у нас разные. На Путиловской сопке генерал Путилов ежедневно угощал своих солдат водкой, сам наливал и сам раздавал. К солдатам он был близок, как товарищ, короче сказать, этот генерал был солдатом в лучшем значении этого слова, чем и должен быть в сущности каждый военачальник. Как не возводят военное дело в науку, оно всё-таки остаётся и навсегда останется колоссальной дракой, и победителями будут всегда те полководцы, у которых больше «смелости, быстроты и натиска». А одной стратегией можно будет побеждать тогда, когда поля битвы разграфят наподобие шахматных досок, а солдат превратят в пешки. В 19-м полку на Путиловской сопке не было ни одного плохого солдата, ни одного плохого офицера. Смелые отчаянные выходки стали у них чем-то вроде спорта. Во время адской канонады солдаты с котелками выходили на гребень сопки и, сидя там, обедали. На мои вопросы они отвечали, что делают это для того, «чтобы доказать». Каждый день вызывались охотники идти в полянку за передовой линией и перед неприятельскими окопами набрать соломы или просто прогуляться под выстрелами. И сделавший это бесконечно доволен был, что он «доказал на практике». Любимым занятием у них было также развешивать для сушки бельё на проволочных заграждениях, по которым японцы сейчас же открывали огонь. Со мной на Путиловскую сопку ездил солдат из транспортной команды. Я его считал отъявленным трусом. Слыша за 12 вёрст канонаду, он уже приходил в грустное настроение и говорил: - Всё палят и палят, Господи помилуй. - Какой же ты солдат, если боишься выстрелов, - замечал я ему. - Какой же я солдат – я транспортный… - Погоди, это только издали так страшно. В первый раз я послал его пообедать с солдатами на сопку. Во второй раз он прогулялся в окопы. Посмотрел он на жизнь 19-го полка, на отношение генерала Путилова к солдатам, и всё это произвело в нём сильную перемену. Он уже сам стал проситься сопровождать меня на сопку. В последнюю поездку он признался мне, что у него «сердце пламенно горит получить Георгия». Скоро ему удалось перевестись в пехотный полк. Пословица «на миру и смерть красна» нигде так не применима, как в бою. До русского солдата не коснулись понятия о чувстве самосохранения, о болезнях воли и т. п. Он если и подчиняется, то, согласно своим несложным взглядам, или строгости начальника, или его обаянию, если он популярен. Это второе подчинение гораздо прочнее первого. Наконец, третий вид подчинения – это чувство честолюбия, и таких очень много. Их девиз: «либо Георгиевский крест – либо деревянный». И каждый русский солдат, идущий в бой, готов к смерти. Это не дикий фанатизм японцев, а покорное ожидание своего конца. Атаки японцев стремительны. Они идут густыми цепями. Наши наоборот несколько флегматичны, спокойны, но более уверены. У нас много пленных, что всегда бывает при отступлениях и неудачах, но у нас не было добровольных перебежчиков, каких очень много попало к нам со стороны японцев. Побеги японских пленных весьма редки, но побеги наших из японского плена очень часты. При своих частичных отступлениях японцы были также стремительны, как и атаках, и я думаю, что не ошибусь, если скажу, что при первой же нашей удаче и отступлении японцев у них может развиться паника в очень широких размерах. Но можно бесконечно собирать наблюдения, и они всё-таки будут не полны, если не послушать мнение того же самого русского солдата, которого сравнивают с японским солдатом, с которым он сталкивался грудь с грудью и наверно лучше всех успел уже узнать его. Пусть не удивляются, что вопрос об этом сравнении для простого русского солдата покажется обидным. При всей своей простоте, он отлично понимает, что сила японцев в обходных движениях, связи между частями, взаимной поддержке, в быстроте передвижений, в умении в данном месте быть всегда сильнее нас. Он отлично знает, что все эти действия зависят не от солдат, от которых, как и от него, требуют только подраться с врагом на том месте, где их поставили. Но там, где дело зависит от самих солдат: в мелких поисках, разъездах, у них оценка японского солдата определилась очень точно. При равных силах, в этих случаях охотники действуют с полной уверенностью на успех и никогда не ошибаются. - Кто же их и научил-то воевать?… Мы же научили… - говорили мне часто солдаты. Действительно, японцы, прекрасно подготовленные в отношении военной администрации и имея талантливых и восприимчивых начальников, многое переняли от нас: волчьи ямы, проволочные заграждения, окопы большой профили, землянки, штыковые атаки, но, к сожалению, не переняли нашей медленности и нерешительности. А видеть все наши сооружения они могли очень легко, так как шли по нашим пятам. Таким образом молодая, без исторического прошлого, армия, воюя с армией опытной, имеющей боевую славу, у неё же училась побеждать. Это не первый пример в истории, если вспомнить нашу войну со шведами. Разница только в том, что император Мутсухито не Пётр Великий, а Мукден не Полтава. Будем же верить в русского солдата, покуда он сам в себя верит, и вместе с лучшими начальниками, близко к нему стоящими и знающими его, скажем, что с ним можно воевать и можно и должно победить. Харбин. 26 апреля. В. Табурин.
s.reily: В САНИТАРНОМ ПОЕЗДЕ, Когда мы должны были возвратиться из Харбина в действующую армию, принц Бурбонский решил отправиться до Харбина на пароходе по Сунгари. Я же, зная по прежнему опыту, что при осеннем мелководье можно с успехом засесть на мели на весьма неопределённый срок, и имея много срочных дел, предпочёл временно расстаться с моим спутником и поехать по железной дороге. К тому же и старые раны, дававшие сильно о себе знать, вследствие полугодового скитания по сырым фанзам, рекомендовали избегнуть переезда водою. Когда я приехал на вокзал, к пассажирскому поезду, вся платформа была полна самой разношерстной публикой: тут были и дамы, и санитары с повязками на руках, масса солдат разных частей, много офицеров, выписывающихся из госпиталей и возвращающихся в свои части, военных врачей, сестёр милосердия, штатских, глядя на большинство которых трудно было определить, к какому классу общества они принадлежат, «восточных человеков» с очень воинственным видом, но, как я всегда замечал, больше предпочитавших оставаться в тылу армии, баб и мужиков-переселенцев и проч. Все пути были заставлены поездами, из которых было два санитарных, только что доставивших раненых в последних боях под Ляояном. Их выгрузили в стороне от платформы, и вокруг так называемых теплушек, т. е. товарных вагонов, приспособленных для перевозки больных и раненых. Личный персонал поезда состоял из старшего врача, двух младших, классного медицинского чиновника, фармацевта, пяти сестёр милосердия и тридцати санитаров и другой прислуги. Старшею сестрою была Ольга Викторовна Нахимова, и я редко встречал более удачный выбор в этом отношении. Редкое savoir vivre и умение говорить с солдатами, и умение заручиться их расположением – она соединяла с искренней любовью к своим обязанностям. Состав сестёр и врачей был также чрезвычайно симпатичный, и все видимо жили дружно и помогали друг другу, так что дело помощи раненым было поставлено хорошо. Вагоны были приспособлены прекрасно, в офицерском вагоне все кровати были с рессорами – так что тряска в них переходила в едва уловимое приятное качание. Да и по самой системе почти все вагоны были Пульмановские. С нами отправилась также пассажиркою сестра милосердия графиня Капнист, заведовавшая Екатеринославским отрядом и приезжавшая просить генерала Линевича перевести её отряд в Хабаровск поближе к театру военных действий, так как его назначили на станцию Урульгу близ Читы. Графиня Капнист самоотверженно работала всю прошлую войну в госпиталях Таку и не раз подвергалась смертельной опасности, помогая при операциях покойному доктору Куковерову, так как фанза, где они производились, не раз навещалась китайскими гранатами. Санитарный поезд №12 принимал раненых прямо с поля сражения под Ляояном, и мне рассказывали врачи и сёстры, что картина боя была такова, что, конечно, они никогда её не забудут. Все горы и лощины как бы дымились от снарядов; в воздухе стоял неумолкаемый их грохот, это был сущий ад; казалось, что никто не может выйти живым из этой вакханалии смерти. Многие раненые, приносимые в поезд, умирали у вагонов. Весь путь отступления наших войск был ими запружен, и тем не менее вся эта масса людей, лошадей, орудий и повозок лилась стройным потоком без шума, суеты и замешательства. Некоторые раны, по словам доктора Беллюстина, к слову сказать – выдающегося хирурга, были прямо ужасны на вид и по существу, и тем не менее солдаты выживали после очень трудных и рискованных операций. - Да вот, постойте, я вам иллюстрирую сейчас всё сказанное наглядным примером, - прервал своё повествование за чаем в столовой Беллюстин и прошёл в купе. Через минуту он вернулся оттуда и положил передо мною две дистанционные трубки. Надо пояснить, что дистанционною трубкою называется медное массивное, весом фунта в четыре, приспособление, ввинчивающееся в головную часть шрапнели; с помощью особого механизма она устанавливается на известное число секунд, смотря по тому, на каком расстоянии желательно дать разрыв шрапнели. Обе трубки были тёмные от покрывавшей их засохшей крови. - Вот одна из них, - сказал Беллюстин: - попала целиком в бедро одному стрелку, а другая в спину близ позвоночного столба. Когда я осматривал обоих раненых, они были спокойны, не стонали даже, и оба с аппетитом поужинали. Только жаловались, что у них что-то большое в теле застряло. Когда первого из них принесли в операционную, я, осмотрев рану, был убеждён сначала, что в неё попал небольшой осколок, попробовал достать его рукой – скользит; тогда я взял щипцы – тоже самое; раскрыл их, пробую – не могут захватить; сделал разрез, снова пробую – никаких результатов; ещё расширяю – тоже ничего. Долго я возился, пока, наконец, не вытащил. Взял в руки и обмер: - целая дистанционная трубка! У другого тоже самое. - Ну, и что же, раненые выжили? – спросил я. - Вообразите, пока доехали до Харбина, температура спала, и ход болезни определился совсем желательный. - А вот осколок бризантной гранаты, - и доктор вынул из завёрнутой бумажки маленький кусочек неправильной формы с острыми изломами. – Таких приходилось доставать у одного раненого штук по двадцать и более. Разговор перешёл на пулевые раны, и доктор привёл мне целый ряд удивительных примеров. - Вот пуля, - показал мне он одну деформированную: - которая произвела три ранения в одном и том же человеке. - Это каким же образом? – невольно удивился я. - Очень просто: солдат стоял на бруствере окопа на одном колене. Другая нога вынесена вперёд и подогнута. Пуля ударила в камень и от рикошета отскочила под углом вверх, ударила в икру, пронизала её, потом в ляжку и её также пробила и ударила в бок, где и застряла. Какова же сила удара, что он, сильно замедленный ударом в камень, пробил такую толщину тела! Раненый этою пулею вне всякой опасности. Было несколько ранений в голову насквозь через мозг, и пациенты выживали. - Затем я заметил, - продолжал Беллюстин: - что, как только японцы ввели в дело резервные войска со старым вооружением, раны стали много тяжелее. - Ну, как же слагается ваша служба на санитарном поезде? – спросил я Беллюстина. - Теперь мы отдыхаем, - ответил он: - но не совсем, потому что идёт страшная возня с отчётностью, и в ней проходит всё время возвращения в обратный путь за новым транспортом раненых. Тогда начинается тотчас работа и уже не покладая рук. Прежде всего надо всех разместить. Это труд не лёгкий с тяжело ранеными, которых надо подавать в носилках и с трудом проносить в дверях. Затем нужно всех обмыть, переодеть, накормить, вновь перевязать, и тогда я приступаю к осмотру и операциям. Некоторых нельзя с места тронуть и нести в операционную, и тут является много неудобств. Койки у нас подвешены в два ряда. С теми, кто лежит внизу, приходится работать на коленях, а кто на верху, - становиться на табурет или стул. Согласитесь, что положение для оперирующего врача в обоих случаях ненормальное, и из него есть единственный выход, так как над этим вопросом я долго ломал голову: это – устроить в каждом вагоне тяжело раненых свою операционную. Да, много есть такого ещё, что следовало бы усовершенствовать и что выясняется только на практике и ускользает от теории, - закончил свой интересный рассказ Беллюстин. До Харбина мы доехали довольно быстро – в четыре дня, - и я, к великому своему удовольствию, мог с большой пользой провести это время, так как писать было вполне возможно благодаря большим столам и незначительной тряске. Мало того, О. В. Нахимова и графиня Капнист вызвались мне помогать и переписывать, что нужно, так что офицерский вагон, в котором мы трое усердно строчили, принял вид рабочего кабинета. По дороге мы то и дело встречали санитарные поезда, переполненные больными и ранеными, которых сдавали в госпитали в Гродекове, Никольске и Хабаровске. Все эти пункты являлись прекрасными санитарными станциями, и к ним и от них обратно шли целые транспорты больных и выздоравливающих. Эта бесконечная смена давала, например, такие цифры: - за последний период времени больных и раненых было вывезено из армии до пятидесяти тысяч человек, а тридцать тысяч из них уже обратно вернулись в строй совершенно здоровыми. По дороге сильно чувствовалась разница между Уссурийским краем и Южной Манчжурией, в смысле климата. На юге ещё дозревал гаолян, а здесь все деревья потеряли уже свою зелень и окрасились всевозможными тонами от ярко красного до золотистого. Получался в общем чарующий осенний пейзаж, который, если бы перенести его на полотно, вызвал бы полное недоверие зрителей, непременно бы заявивших, что художник чересчур сфантазировал. В Харбин мы прибыли на заре, и нас сразу охватил шум просыпавшегося к жизни большого города, в котором, на каждом шагу чувствовалась тягота военной грозы. Харбин. Ю. Елец.
s.reily: К ТОЛКАМ О МИРЕ (политическое обозрение). Нынешняя война от всех предшествовавших больше всего отличается тем, что почти сплошь проходит под непрерывный аккомпанемент беспрерывных толков о мире. Толки эти иногда приобретают совершенно фантастический характер; напр., долговременное бездействие враждующих армий на Шахэ породило вздорную, передававшуюся из уст в уста, легенду о том, будто между Оямой и Куропаткиным состоялось тайное совещание не губить солдат в бесплодных кровопролитиях и разыгрывать бескровную пантомиму войны, не прибегая к решительным действиям. Ужасные сцены массового взаимоистребления, совершающегося на Дальнем Востоке, как тяжёлый кошмар, давят совесть человечества, и больная мысль, неспособная осилить такую тяжёлую и мрачную действительность, ищет отдыха в миролюбивых надеждах и самых легкомысленных слухах… С особенною силою эти надежды, ожидания и слухи возникают после каждой серьёзной неудачи русского оружия: так, сдача Порт-Артура, проигранное сражение под Мукденом и, наконец, поражение при Цусиме вызвали целый взрыв толков о мире в иностранной и нашей печати. Благодаря вмешательству полномочных представителей пятой великой державы – прессы, и содействию биржевых сфер, умело учитывающих распространение политических слухов в смысле игры на повышение или на понижение различных фондов – толки эти принимали в последнее время в высшей степени конкретные формы: из самых достоверных источников сообщалось о дружеском посредничестве то Франции, то Англии, то Германии, то Соединённых Штатов. Особенно много сенсационных уток разлетелось по белому свету из С. Америки. Гениальные репортёры великой заатлантической республики, в подтверждении справедливости тайных переговоров о мире, которые они делали явными, сообщали о каждой встрече президента Рузевельта с японским посланником; когда же президент отправился из Белого Дома на охоту, отымая, таким образом, почву из-под ног распространителей сенсационных слухов, то последние поспешили вложить ему в уста многозначительную фразу о готовности тотчас же вернуться в Нью-Йорк при первом известии о начатии дипломатических переговоров. Вероятно, на благородной тревоге человечества немало зарабатывает и биржа, и изобретательный …, но уже самое развитие слухов о мире, но уже самое обилие слухов о мире, несомненно, всего более свидетельствует о всеобщей жажде мира, о страстном и напряжённом ожидании вожделенного конца мучительной и кровопролитной войны. Война ужасна, и мир необходим, как воздух, как свет солнца, как хлеб насущный, но что же делать? Для того, чтобы воспользоваться благами желанного мира, его надо раньше заработать, как тот же насущный хлеб. Если мы спустимся с туманной выси заоблачных грёз на грешную землю и оглянемся на реальные условия современной международной жизни, то нам станет ясно, что, при агрессивном настроении победоносной Японии, мир уже не зависит от одной нашей воли. Быть может, мы в тайниках души своей и готовы были бы уже отказаться от прежней роли в Манчжурии, но - увы! – теперь дело идёт уже не о Манчжурии, а о Сахалине, Восточном побережье, о контрибуции, о давних владениях России. Мир во что бы то ни стало и какою бы ни было ценой называется уже не миром, а капитуляцией целого государства, но, пока невозможность дальнейшего сопротивления ещё не ясна, никто из русских людей не захочет добровольно склонить покорно голову, все искренне желают мира, а не позорной сдачи. Повторяем, мир нужно заработать честным трудом, купить ценою огромного напряжения национальной энергии – и чем больший запас внутренней мощи обнаружит Россия, чем больше готовности к дальнейшей борьбе проявит она, тем ближе будет к нам сладкий час искреннего и полного примирения с сегодняшним врагом. Франция сдалась на все требования Бисмарка только после того, как увидела совершенно истощёнными все ресурсы для продолжения борьбы и окончательно утратила всякую надежду на победу. Каковы бы ни были наши неудачи в настоящей войне, Россия не находится ещё в столь безнадёжном положении, а, следовательно, русская дипломатия была бы не вправе возложить на свой народ уплату японцам миллиардной контрибуции и отторгнуть от его владений Сахалин и Приморскую область. Россия хочет мира, но не позорной капитуляции, и если в решениях дипломатического ведомства будет допущена или даже только принята во внимание воля народа, такая капитуляция, при внутреннем гражданском обновлении страны, сделается фактом, исторически невозможным. В решении вопроса: мир или война? – мы должны руководствоваться только соображениями собственных интересов и заветами собственного миролюбия. Миролюбивые пожелания наших зарубежных друзей, вроде французских капиталистов, любезно выразивших устами «Temps» готовность ссудить нам 4 миллиарда франков на уплату контрибуции, или бывшего товарища английского министра иностранных дел сэра Чарльза Дилька, предлагавшего, в виде мирных условий, обязать нас срыть укрепления Владивостока и не допустить занятия японскими войсками Порт-Артура, т. е. обессилить и Японию, и Россию в Тихом океане в интересах самой Англии – все эти пожелания «третьих лиц» не должны ни на один шаг отклонять нас в сторону с прямого пути реальных интересов русского народа. Ходкие фразы, вроде изречения, что, продолжая войну, Россия будет воевать уже не с Японией, а с общественным мнением целой Европы, - едва ли могут смутить тех, кто служит не «общественному мнению Европы», в высшей степени эластичному, когда дело касается её собственных интересов, а своей родной стране. Из-за поощрительных улыбок и ласковых взоров Европы было бы грешно идти на уступки, неоправданные крайнею необходимостью, и обременять свой народ уплатой миллиардных контрибуций. Россия хочет не разорительной – в моральном, политическом и финансовом смысле – капитуляции, а честного мира и, пробуждённая к гражданской жизни, внутренне обновлённая пережитыми испытаниями, она сумеет заработать себе почётный мир.
s.reily: УСОВЕРШЕНСТВОВАННАЯ МИТРАЛЬЕЗА. Усовершенствование смертоносных орудий идёт всё вперёд и вперёд. Ещё не успели мы достаточно надивиться страшному действию пулемётов, «поливающих противника как бы струёю пуль», как нам говорят уже о новом техническом изобретении, которому, как кажется, суждено превзойти всё до сих пор известное в деле истребления человечества. Речь идёт о так называемом «ружье-митральезе Рексера». Датский инженер Рексер придумал особое ружьё, способное выпускать в одну минуту (при некотором навыке стреляющего) до 300 пуль. Английский король Эдуард VII, во время своего последнего визита в Данию, присутствовал при опытах с ружьём Рексера и остался до такой степени доволен его чудодейственными качествами, что решил немедленно ввести его в английской армии. Говорят, что Япония тоже вводит у себя эти же «рексеры». Не мешало бы, конечно, обзавестись ими и в нашей армии. «Рексер» представляет собою нечто вроде большого мушкета, и размеры его в общем настолько незначительны, что действовать им может один человек без всякой прислуги. Вес его достигает 8 килограммов, и любой пехотинец легко может нести его на перевязи, а кавалерист – прицепив его к луке седла. Запас патронов для «рексера» - в 8.000 штук свободно умещается на вьюке одной лошади. Характерную особенность «рексера» составляет его «магазин», т. е. помещение для патронов во время стрельбы. Магазин этот имеет веерообразную внешность и прикрепляется над ружьём в виде двух рогаток. Ружьё снабжено особым штативом, служащим для того, чтобы опирать на него во время стрельбы дуло. При стрельбе стреляющий ложится на живот на землю, упирает приклад в плечо, и затем ему стоит только задеть за спуск, и в течение каких-либо двух секунд уже опоражнивается весь магазин, содержащий 25 патронов. Выстрелы следую один за другим с молниеносною быстротой. Но выстрелы, при желании, могут следовать один за другим и с некоторыми промежутками, если стреляющий, например, захочет получше прицелиться. Характерной особенностью «рексера» является также ещё и то, что он совсем не имеет отдачи, и раз взятый прицел не сбивается сотрясениями выстрела. Вообще, из всех современных митральез, включая сюда известные орудия «Максима» и пресловутые пулемёты, ружьё Рексера является самым лучшим, как по лёгкости употребления, так и по силе действия, и ему можно предсказать блестящую карьеру в жестоких войнах ближайшего будущего.
s.reily: ЦУСИМСКИЙ БОЙ И МИРНЫЕ ВЕСТИ. Страшная картина гибели нашей многострадальной 2-й эскадры остаётся наполовину задёрнутой траурным флером. Даже те, кто пережил это страшное событие, видели не всё его, в полной его совокупности, а только отдельные эпизоды, и притом с узкой и ограниченной точки своего кругозора. Суммируя все официально подтверждённые данные, мы теперь можем с достоверностью сказать, что из всего флота, приведённого Рожественским и Небогатовым к корейским водам, прорвались во Владивосток лишь «Алмаз» и два миноносца. Крейсера «Олег», «Жемчуг» и «Аврора» дошли с повреждениями до Манилы и там, согласно законам нейтралитета, разоружены. Крейсер «Изумруд» прорвался было сквозь цепь японских судов, но потерпел аварию и взорван своим командиром. Четыре броненосца захвачены в плен, а все остальные единицы флота погибли в волнах океана во время боя. Относительно обстоятельств гибели одних из них есть точные сведения; относительно же других таких сведений ещё не имеется. Единственную подробную и обстоятельную картину боя 14 мая даёт всеподданнейшая телеграмма генерала Линевича от 28 мая. Главнокомандующий сообщает в ней всё то, что он мог «выяснить из представленных письменных донесений командиров крейсера «Алмаз» и миноносцев «Грозный» и «Бравый» и личного доклада флигель-адъютанта Чагина, а равно и со слов лейтенанта Саблинова и других офицеров, спасённых с «Ослябли». «Вечером 12 мая, сообщает – ген. Линевич: - крейсер «Урал» обнаружил переговоры неприятеля по беспроволочному телеграфу. 14 мая утром эскадра генерал-адъютанта Рожественского в строе двух кильватерных колонн, имея транспорты посередине, подходила к восточному Корейскому проливу. В левой колонне шли броненосцы, в правой – крейсера. В 7-м часу утра увидели на правом траверзе крейсер «Идзуми», шедший почти параллельным курсом с эскадрой. В одиннадцатом часу усмотрели слева на траверзе отряд крейсеров «Касаги», «Ниитаки», «Читоза», «Тсусима», идущие сходящимися курсами по направлению в пролив. В это время «Владимир Мономах» по сигналу перешёл на правый траверз транспортов и открыл огонь по «Идзуми», который, отвечая ему, скрылся во мгле. «В 11 час. 20 мин. 2-й броненосный отряд по сигналу открыл огонь по японским крейсерам, причём было замечено попадание в крейсер «Ниитака» или «Тсусима». Японцы отвечали на огонь, повернули влево и скрылись в тумане. В 11 час. 40 мин. 2-й и 3-й броненосные и крейсерские отряды выстроились в одну кильватерную колонну по 1-му броненосному отряду, имея транспортный и разведочный отряд с правой стороны. В полдень изменили курс на норд-ост 23, и 1-й броненосный отряд отдельно уклонился немного вправо в строй кильватера, на расстоянии 3 кабельтовых. В 1 час. 20 мин. разведочный неприятельский отряд опять показался слева, по-видимому, идя на соединение с главными силами. В 1 час. 40 мин. показалась неприятельская эскадра, состоящая из 4 броненосцев и крейсеров «Якумо», «Ниссин», «Кассуга», «Ивате», «Идзумо», «Адзума» и некоторых других судов, всего 18 кораблей, шедших большим ходом навстречу. Туман уже рассеялся, но горизонт был мглистый, ветер южный 5 баллов. Сероватая окраска японских судов, сливаясь с мглой, делала их незаметными. Наша эскадра открыла огонь, продолжая идти тем же курсом, а транспорты уклонились на 4 румба вправо и отошли от эскадры кабельтовых на 15, имея слева крейсерский отряд и сзади разведочный. Первый броненосный отряд, повернув на 2 румба влево, стал во главе второго броненосного отряда. Ход эскадры 10 узлов. «Бой начался с расстояния 60 или 70 кабельтовых и доходил до 20 кабельтовых. Неприятель на большом расстоянии перед носом повернул влево и лёг контркурсом. Стрельба японцев была очень меткая, они буквально засыпали наши суда снарядами и сосредоточили огонь преимущественно на наших адмиральских и головных кораблях, стреляя фугасными снарядами, сносили трубы, рангоут и все надстройки, производили пожары и уже после этого начинали громить бронебойными снарядами. Маневрирование нашей эскадры стеснялось присутствием транспортов: «Анадырь», «Иртыш», «Корея», «Русь» и «Свирь». Первыми пострадали из броненосцев «Ослябля» и «Суворов». Один из выстрелов в «Ослябля» попал слева в жилую палубу, близ носовой переборки. Через пробоину вода попала в первый и второй отсеки, через трещины в палубе и разбитые вентиляционные трубы в носовой шестидюймовый погреб и подбашенное отделение. Заделка пробоины, вследствие зыби и хода, была невозможна, дальнейшее распространение воды по жилой палубе было задержано третью переборкою впереди носового траверза, а внизу вода дошла до отделения носовых аппаратов и динамо-машин. Новый снаряд, попавший с левой же стороны в десятую угольную яму, пробив броню, затопил запасную крюйт-камеру. Крен и дифферент на нос увеличились. Для выпрямления начали затоплять правые патронные погреба, что происходило медленно, вследствие малого сечения клапанов. В это время были сбиты стеньги, и в носовую башню попало три крупных снаряда, первый повредил установку, третий, влетев в амбразуру, вывел всю прислугу, тяжело ранил командира башни мичмана Майкова. «Около 3 часов, вследствие увеличения крена, вода стала вливаться через борта нижней батареи, которые нельзя было задраить, так как полупортики были перебиты. Незадолго до гибели, эскадра уклонилась немного вправо. «Ослябля» вышел из строя и около 3 часов пошёл ко дну, перевернувшись килем вверх. В момент гибели на мостике находились командир капитан 1 ранга Бер, капитан 2 ранга Генке, лейтенант Саблин, прапорщик Болдырев. В середине боя были ранены старший офицер капитан 2 ранга Похвиснев, подполковник Осипов, лейтенанты: Косинский, Колокольцев, мичман князь Ливен, Шиповалов, много команды. К месту гибели «Ослябля» подошли четыре миноносца спасать людей, что производили под сильным огнём неприятеля. Вскоре за «Ослябля» вышел из строя и «Суворов», у которого были сбиты обе мачты, трубы, все надстройки; по-видимому, он не имел возможности управляться, и. выйдя из строя в начале боя, стоял в стороне от района маневрирования эскадры, но не переставал поддерживать самый энергичный огонь. В это время адмирал Рожественский, раненый в самом начале боя, перешёл со своим штабом, из которого многие тоже были ранены, на миноносец «Буйный». Вместо «Суворова» головным кораблём эскадры стал «Бородино», который лихо и энергично продолжал вести бой. Около 4-х часов дня «Сисой Великий», выйдя из строя, тушил большой пожар в носовой и средней частях, но не переставал стрелять и оказал поддержку концовым крейсерам, обстреливая лёгкие японские крейсера, старавшиеся отрезать наши транспорты и крейсера; потушив пожар, «Сисой Великий» занял своё место в строю. Эскадра располагала курсами так, чтобы прикрывать «Суворова». Около 5-ти часов на броненосце «Император Александр III» был виден большой пожар и крен, броненосец вышел из строя, но вскоре, потушив пожар и выправив крен, снова занял место в строе; в 8-м часу броненосец держал сигнал: «Терплю бедствие», хотя шёл в строй, но имел крен на правый борт. С самого начала боя, приблизительно через полчаса после открытия огня, от японской эскадры отделились «Касаги», «Читозе», «Ниитака», «Тоусима», «Сума» и два крейсера типа «Мутсушима» с намерением обстрелять транспорты, среди которых произошло замешательство, вследствие желания уйти из-под перекрестного огня. Огонь японских крейсеров был направлен на транспорты и на «Светлану», «Алмаз», «Урал»; последний получил подводную пробоину, вышел из строя и начал спускать (гребные) суда. «Светлана» подошёл и сделал сигнал транспорту «Корея» - «принять людей с «Урала»; в это время «Светлана» получил также носовую подводную пробоину и сел немного носом, но вступил в своё место в строе и продолжал бой. На помощь транспортам несколько раз отделялись «Дмитрий Донской», «Владимир Мономах», заставляя своим огнём неприятеля удаляться. «Около 7-ми часов вечера эскадры находились приблизительно в следующем положении: наши броненосцы шли курсом, параллельным неприятелю, и стреляли правым бортом, имея головным «Бородино», на котором было заметно пламя и дым; влево от броненосцев, немного расходящимся курсом, шли «Олег», «Аврора», «Донской», «Мономах»; левее их шли транспорты без «Камчатки» и «Урала», сопровождаемые крейсерами «Светлана», «Алмаз»; ещё левее шли «Жемчуг», «Изумруд», миноносцы. Особых повреждений или крена не было заметно, кроме «Светланы», имевшей дифферент на нос. Далеко слева и сзади показывались японские крейсера 2-го ранга и 3-го класса и от 30 до 60 миноносцев виднелось по горизонту. В 7 час. 10 мин. вечера «Бородино» перевернулся на правую сторону и пошёл менее, чем в три минуты, ко дну. Перед закатом солнца с броненосца «Николай» был сигнал: «курс норд-ост 23»: этим курсом шли около получаса; впереди показалось 9 японских истребителей. «Броненосцы начали склоняться вправо, крейсера – влево, причём крейсера застопорили машины, следуя движению головного «Олег». Наши броненосцы, продолжая стрелять по японским броненосцам и истребителям, оказавшимся на флангах, повернули все вдруг на 8 румбов влево, стараясь сблизиться с отрядом наших крейсеров, из которых «Олег», под флагом адмирала Энквиста, «Аврора» и «Жемчуг» продолжали идти на юг, а прочие вновь повернули на север. С наступлением темноты бой продолжался, причём японцы освещали нас прожекторами, поставленными на истребителях, так как на больших судах прожекторы вероятно были разбиты, подобно тому, как и у нас. Первые минные атаки японцев едва ли имели успех, так как до 10 час. вечера не было слышно взрывов. Весь бой происходил между островами Ики и Цусима». К этим официальным сведениям мы можем прибавить, что вице-адмирал Рожественский находится в Токио, в морском госпитале, и, судя по заграничным известиям, здоровье его поправляется. Вице-адмирал генерал-адъютант Рожественский, контр-адмирал Энквист и командир «Алмаза» флигель-адъютант Чагин, удостоились получить нижеследующие Высочайшие телеграммы: Токио. Генерал-адъютанту Рожественскому. «От души благодарю вас и всех тех чинов эскадры, которые честно исполнили свой долг в бою, за самоотверженную их службу России и Мне. Волею Всевышнего не суждено было увенчать ваш подвиг успехом, но беззаветным мужеством вашим Отечество всегда будет гордиться. Желаю вам скорого выздоровления, и да утешит вас всех Господь». «НИКОЛАЙ». Манилла. Контр-адмиралу Энквисту. «Сердечно благодарю вас, командиров, офицеров и команды крейсеров «Олег», «Аврора» и «Жемчуг» за их беззаветную честную службу в тяжёлом бою. Да утешит вас всех сознание свято исполненного долга». «НИКОЛАЙ». Владивосток. Командиру «Алмаза» флигель-адъютанту Чагину. «От души благодарю вас и поручаю вам передать Мою благодарность командирам, офицерам и командам «Изумруда», «Алмаза», «Грозного» и «Бравого» за самоотверженный тяжёлый подвиг в несчастном для нас бою. Да послужит вам всем сознание свято исполненного долга утешением в тяжёлом испытании, постигшем нашу Родину». «НИКОЛАЙ». Одним из ближайших последствий Цусимской катастрофы явились, как и следовало ожидать, слухи и толки о мире. Президент Рузевельт, уже и раньше пытавшийся взять на себя инициативу в деле мирного посредничества между обеими враждующими державами, нынче выступил снова с предложениями такого посредничества. 26-го мая он через дипломатических представителей передал следующую ноту русскому и японскому правительствам: «Президент чувствует, что настало время, когда в интересах всего человечества следует попытаться положить конец страшному и прискорбному столкновению между двумя державами. Соединённые Штаты связаны узами дружбы с Японией и Россиею. Президент чувствует, что всемирный прогресс задерживается войною между двумя великими народами, и хотел бы побудить русское и японское правительства, не только в их собственных интересах, но и интересах всего цивилизованного мира, начать непосредственные переговоры друг с другом. Президент изъявляет свою готовность сделать всё, что окажется в его силах, если только обе державы полагают что его услуги могут принести пользу, хотя бы в смысле устройства свидания между представителями России и Японии. Но если предварительные подробности для назначения этого свидания будут установлены непосредственно между обеими державами или каким-нибудь другим путём, то президент ничего кроме чувства удовлетворения не испытает, так как единственная его цель заключается в том, чтобы добиться такого свидания; весь цивилизованный мир будет молиться о том, чтобы оно привело к окончанию войны». Обе воюющие державы отнеслись к предложению Рузевельта благосклонно. По сведениям, полученным из Токио, японское правительство дало следующий ответ на предложение президента Рузевельта: «Желая, как в интересах всего мира, так и в интересах Японии, восстановления мира с Россией на условиях, которые вполне гарантировали бы его прочность, императорское правительство согласно на предложение президента Рузевельта назначить уполномоченных для встречи с русскими уполномоченными в сроке и месте, какие по взаимному соглашению будут признаны удобными, для обсуждения условий мира и окончательного заключения мира непосредственно и исключительно между воюющими сторонами». В том же духе высказалось и наше правительство: правительственное сообщение иностранных дел, опубликованное 1-го июня, гласит следующее: Президент Соединённых Штатов поручил своему послу в Петербурге испросить частную аудиенцию для того, чтобы довести непосредственно до Его Величества удостоверение чувств неизменной дружбы Соединённых Штатов к России и выражение личного желания Рузевельта содействовать, насколько возможно, в интересах всего мира к прекращению военных действий на Дальнем Востоке. Послу было поручено присовокупить, что президент одновременно делал подобные же предложения японскому правительству. Государю Императору благоугодно было принять 25-го мая г. фон-Мейера и благосклонно отнестись к инициативе г. Рузевельта, которая, впрочем, была встречена с полной симпатией также дружественными России державами. Убедившись, что Япония расположена в равной мере принять предложение его, президент передал через американских дипломатических представителей в Петербург и Токио императорскому российскому правительству, равно как и правительству микадо, официальное по сему предмету сообщение, опубликованное затем в Вашингтоне. В ответ на это сообщение министр иностранных дел по Высочайшему повелению уведомил американского посла нотою, от 30-го мая, что Государь Император, вполне сочувствуя побуждениям президента, желает видеть в них новое выражение традиционной дружбы, связующей Россию с Соединёнными Штатами, равно как доказательство важности, придаваемой г. Рузевельтом, вполне согласно видам Его Императорского Величества, всеобщему умиротворению, столь необходимому для блага и прогресса всего человечества. Что касается возможного свидания русских и японских уполномоченных, которым поручено обсудить, насколько обеим державам было бы возможно выработать условия мира, Императорское правительство в принципе ничего не могло бы возразить против подобной попытки, если бы японское правительство выразило подобное желание». Таким образом, благодаря посредничеству президента С.-Американских Соединённых Штатов, сделан первый шаг к мирным переговорам.
s.reily: «Нива» №24 (18 июня 1905 года). Тексты (к сожалению, последний лист журнала утрачен, прошу учесть): Волчёнок. Повесть П. П. Гнедича (продолжение). – Дева Обида. Воскресшее предание. – На войне (от нашего специального корреспондента). – Народная аудитория для рабочих. Фотографии: Группа 1-го стрелкового Его Величества полка, пробившегося со знаменем из Мукдена. – Как 1-й стрелковый Его Величества полк устроился после мукденского боя. Перед бараками-землянками клумбы с украшениями из алебастра. – 97-й Лифляндский полк, один из наиболее пострадавших в бою под Мукденом. 1.) Подполковник Н. З. Нестеров (ранен), 2.) Капитан О. О. Буевич (ранен), 3.) Подпоручик А. В. Климанский (ранен), 4.) Поручик В. М. Скворцов (ранен), 5.) Капитан С. П. Слонецкий (контужен), 6.) Капитан В. А. Данкеев (ранен), 7.) Поручик Г. Е. Михеев (контужен), 8.) Капитан В. А. Дебоа (ранен), 9.) Штабс-капитан Л. М. Михайлов (убит), 10.) Подпоручик С. Е. Сёмкин (ранен), 11.) Поручик В. Я. Агепов (ранен), 12.) Капитан И. А. Карлович (пропал без вести), 13.) Капитан А. П. Михайловский (ранен), 14.) Поручик Г. К. Ерофеев (контужен), 15.) Капитан А. Ф. Артюков (ранен), 16.) Штабс-капитан Л. К. Ромашко (умер от ран), 17.) Поручик Л. В. Каменский II (ранен), 18.) Подпоручик Е. П. Сацевич (ранен). – Главнокомандующий, генерал от инфантерии Линевич, со штабом у своего поезда близ деревни Гондзяцзы. – Зал для народных чтений при заводе Э. Л. Нобеля в Петербурге. Слушатели-рабочие на лекции. Э. Л. Нобель. Е. П. Ковалевский. - Зал для народных чтений при заводе Э. Л. Нобеля в Петербурге. Общий вид здания. – Столовая для учащихся детей рабочих на заводе Э. Л. Нобеля, при Зале для народных чтений. – Депутация земских и городских деятелей, принята Государем Императором 6 июня с. г. в Петергофском дворце. Стоят (слева): Н. Н. Львов, Ф. И. Родичев, князь Г. Е. Львов, Ф. А. Головин, Н. Н. Ковалевский, князь П. Д. Долгоруков, князь С. Н. Трубецкой, Ю. А. Новосильцев, князь Д. И. Шаховской. Сидят (слева): барон П. Л. Корф, граф П. А. Гейден, И. И. Петрункевич, М. П. Фёдоров, А. Н. Никитин. На войне (от нашего специального корреспондента). Конец Мукдена. …(начало утрачено)… …Тут были и Табурно, Шахновский в форме офицера пограничной стражи, художник Бакмансон и ещё один «местный» корреспондент, который был занят составлением корреспонденции. Остальные неторопливо и основательно занимались едой. Их величественное спокойствие меня и удивляло, и смущало. Я выпил стакан пива и поднялся, чтобы уходить. Коллеги удерживали, но я объяснил, что на дебаркадере у меня вещи и кстати, стоит какой-то поезд. - Какие вещи? Какой поезд? Разве вы собираетесь ехать?… - А вы собираетесь остаться? Коллегия переглянулась. - Я тоже денька через два хочу поехать в Харбин. Давно не был, - заявил Шахновский. - Через два дня уже будет поздно… - Как так? - А так, что завтра утром здесь будут японцы. Коллегия прекратила еду. «Местный» корреспондент категорически заявил: - Ерунда!… Мы никоим образом из Мукдена не уйдём и ни в каком случае его не отдадим… - Вы, конечно, можете его не отдавать, но главнокомандующий уже отдал… приказ об отступлении… Коллегия моментально прекратила заседание. Раздались энергичные возгласы: - Человек!… Получите!… «Местный» корреспондент только произнёс «неужели», затем бросил полный ненависти взгляд на свою рукопись и остервенением стал разрывать её на клочки. Сидевшие за другими столами начали выходить. В то же время несколько человек вошли в зал, послышались слова: «кажется, отступаем»… Приказчик встал за прилавком и старался уловить смысл разговоров вполголоса… Среди присутствующих прокатилась волна тревоги… Кто-то, проходя мимо прилавка, грустно заметил: - Сколько сардинок пропадёт… - И паюсной икры, - добавил другой голос. У входа ко мне подошёл Шахновский. - Ты серьёзно говоришь? - Совершенно серьёзно… - Пожалуй, я готов хоть сейчас ехать… Мне всё равно… - Готов или не готов, мой совет: садись сейчас в этот поезд и радуйся, если он пройдёт в Телин. - А почему же нет? - Вся наша надежда на глупость японцев. Если они обойдут Синтайдзы и обрушатся на линию дороги, то всем на придётся пробиваться вместе с войсками. Если же они, по глупости, этого не сделают, то мы доедем в поезде… Потом, действительно, оказалось, что Ноги только потому не перерезал сообщения Мукдена с севера, что считал там наш заслон гораздо сильнее, чем он был на самом деле. На платформе станции уже поднялась суматоха. Неожиданная весть быстро пронеслась по городу. Вагоны осаждались самой разнообразной публикой. Тут были и штатские, и военные, и здоровые, и раненые, доктора, санитары и сёстры милосердия. Поезд был смешанного состава, но кто-то в толпе говорил, что он назначен для сестёр милосердия. В эту минуту, однако, это не имело никакого значения. Всякий думал только о себе, и люди набивались не только в вагоны, в которых уже буквально не было места, но и на площадки, на ступеньки лестниц, а когда поезд, около часу ночи, тронулся, то люди сидели уже на крышах вагонов, на тормозах, на буферах и везде, где только хватало сил уцепиться и удержаться… - Поедем вместе, - сказал Ш. голосом, в котором слышалась бескорыстная дружба. И мы решили не покидать друг друга в эти минуты жизни трудные… У меня были вещи, которые сторожил солдат. Мы вдвоём на плечах донесли их до станции, причём всю мою коллекцию китайщины: вазы, вышивки, книги и прочее пришлось бросить в поле. У моего спутника тоже имелись вещи, но не на станции, а в общежитии офицеров-пограничников. Во имя дружбы я должен был пойти в общежитие и помочь моему коллеге перебраться на станцию. Предварительно мы пошли в контору справиться у коменданта, когда пойдёт поезд. Комендантов было двое: один маленький, толстенький и старенький капитан, другой – высокий и худой штабс-капитан. Оба они сидели на каких-то ящиках и, по-видимому, думали горькую думу. - Когда пойдёт этот поезд? – спросили мы. Коменданты переглянулись, дружно и глубоко вздохнули и, наконец, полный, подумав и сообразив, чтобы не сделать ошибки, протяжно произнёс: - Может быть, через час. Тогда худощавый тоже, после короткого размышления, добавил: - А, может быть, через два… Полный высморкался в громадный красный платок и, желая быть ещё более точным, заметил: - А, может быть, и через три… Но и худощавый тоже не хотел уступать ему в сообразительности и категорически заявил: - А может быть, и через четыре… Коменданты продолжали бы свои расчёты до бесконечности, если бы мы не выбежали из конторы, в сотый раз теряя надежду получить какие-либо сведения от комендантов станции. Гораздо вернее было спешить елико возможно. Мы перелезли через несколько поездов, стоявших рядом на путях, и стали в темноте пробираться мимо часовых, которые опрашивали и останавливали нас, не желая пропустить мимо громадных складов провианта. Они всё ещё охраняли эти склады, которые уже два часа тому назад решено было бросить и оставить японцам… В помещении общежития было всё мирно и спокойно. В кухне валялись денщики. На стене в большой комнате, уставленной кроватями, висело объявление, гласящее, что господа офицеры благоволят платить за ночлег по 50 копеек. На одной кровати лежал офицер пограничной стражи и, по-видимому, очень мало знал о том, что армия отступает и что японцы находятся в шести верстах от его кровати. Когда мы ему об этом сообщили, он проявил необыкновенную деятельность. Сейчас же позвал денщика и приказал ему подать стакан чаю. Мы тоже последовали его примеру. В минуты волнений и общественных бедствий это бывает очень полезно. - Ну, что же там делается, на позициях? Расскажите, пожалуйста, - заинтересовался офицер. Я посмотрел на коллегу, который набивал свои чемоданы, и заявил, что я ничего не знаю о том, что делается на позициях. Ш. тоже сказал, что он ничего не знает. Я, солгал, но, по чувству справедливости, должен заметить, что мой коллега сказал истинную правду. В это время вошёл военный корреспондент Ольгинский (Березовский). По его крайне тревожному виду заметно было, что он уже «всё знает». - Очевидно, вы сейчас едете? – спросил он меня. - Очевидно, еду. - Но позвольте, что же мне то делать? У меня лошади, у меня человек, не могу же я его бросить… Я старался уверить его своим честным, благородным словом, что я ни душой, ни телом, не виноват во всей этой истории, но Ольгинский не принимал никаких оправданий. - Вы подумайте только, не могу же я поставить в поезд своих лошадей… Этого не допустят. - Зачем же в поезде, вы поезжайте верхом. - Верхом?... - Ну да, верхом… На лошади, верхом… Ну, как все люди ездят… Ольгинский был удручён. Целый рой бурных мыслей проносился в его голове. - Поезжайте верхом. Ваше положение даже лучше нашего. Если японцы нападут на линию и испортят путь удачнее, чем это сделано было утром, то с поездом произойдёт крушение, и мы должны будем бежать пешком, бросив, конечно, все свои вещи. А с вашей лошадью никакого крушения не может случиться. Поезжайте по дороге, где идут обозы. Днём их обстреливали, но ночью, вероятно, не будут. - Да, - сказал Ольгинский, вставая: - Надо действовать. И затем громовым голосом закричал: - Вестовой!!... В кухне что-то обрушилось, точно этот возглас сбросил вестового с постели. - Совсем я не думал, что это так кончится, - продолжал Ольгинский, в волнении прохаживаясь по комнате. - Что прикажете? – спросил вестовой. - Ещё сегодня утром я был уверен… что… - Вы зачем звали вестового? - Разве это я звал? - Ну, конечно вы. - Ну, так вот что, любезный… покуда ничего… Потом. Или, впрочем, дай мне тоже стакан чаю. Мой спутник был уже готов. Мы прихватили с собой двух вестовых для носки вещей и пожелали милейшему Ольгинскому счастливого пути. Его нервное настроение, как человека, только что вернувшегося с позиции, было мне знакомо более, чем кому-нибудь. Снова перебравшись через вагоны, мы были опять на станции. Соединив своих солдат с вещами в одну сильную партию, мы повели атаку на вагон. Больше всего затруднения было в узком дефиле площадки, сплошь набитом вещами и людьми. Здесь вышла задержка не более как минут на десять. Но наши солдаты решили не отступать ни на шаг. После упорного натиска дефиле было пройдено, и мы очутились в вагоне, но здесь наступление пришлось приостановить, в виду превосходных сил неприятеля. Мы приказали солдатам свалить вещи на груды своих вещей, из-за которых выглядывало усталое лицо сестры милосердия. Из моей патентованной резиновой постели грозно высовывался ствол японской винтовки. Это очень смутило сестру, и она просила меня «вынуть пулю», боясь, что ружьё выстрелит. Я успокоил её, объяснив, что там нет никакой пули, и что неприятельская винтовка обречена теперь на вечное молчание. Сесть было негде. Но это ещё ничего. Стоять было негде. В проходах переплетались чьи-то ноги и руки. Я сделал едва заметное движение, чтобы переступить с ноги на ногу, и услышал снизу со скамьи умоляющий голос: - Пожалуйста, осторожнее - меня прострелена нога… У меня у самого, хотя и ничего не было прострелено, однако несколько бессонных ночей и нравственные потрясения довели организм до того, что стоять я положительно был не в силах. Мы с коллегой решили поискать товарный вагон, где бы можно было лечь хоть на голом полу. Когда мы проталкивались к выходу из вагона, чей-то голос сверху окликнул нас. На верхней скамейке лежал Табурно. Он раньше нас поспешил обеспечить себе отступление. Большинство товарных вагонов были наглухо закрыты, но в одном через щёлочку светился огонь. - Кто здесь помещается? – грозно спросили мы. - Казначейство главнокомандующего, - был ответ. - Лезем! Мы влезли в вагон и оказались в компании нескольких солдат и одного офицера. Казначейством были заняты, по словам этого офицера, четыре вагона. Не знаю, что было в тех вагонах, но здесь, кроме нескольких кип соломы, не было ничего. Приняв во внимание, что мест не хватало для людей, уже не говоря про раненых, которых оставлено было для отдачи в плен более тысячи человек, нельзя не согласиться, что солома пользовалась слишком большим комфортом. При этом на платформе не заметно было ни одного лица, которое распоряжалось бы эвакуацией станции. А как раз против нашего вагона видны были сидящие в конторе те же два коменданта, всё в тех же неподвижных и безнадёжных позах, в которых мы оставили их час тому назад. - Тут нет свободного места, всё занято, - заявил офицер, указывая на кипы соломы, на которых лежали солдаты. – Вам придётся на полу… Он думал нас этим испугать и выпроводить из вагона, но мы поблагодарили его за любезность, прибавив, что счастливы поместиться и на полу, лишь бы не остаться в Мукдене. Ночь была морозная. Мы задвинули наглухо дверь и решили больше никого не пускать. Один из солдат великодушно набросал на пол немного драгоценной соломы, имевшей свой специальный вагон, и мы немедленно улеглись. Иногда дверь откатывалась, и снаружи спрашивали: - Кто помещается? Мы с коллегой, лежа на полу, громко отвечали с чувством собственного достоинства: - Казначейство главнокомандующего. Эти слова производили магическое действие. Вопрошавший немедленно исчезал, забыв даже задвинуть дверь. Но зато нам приходилось каждый раз вставать и закрывать вагон. До отхода поезда это служило некоторым развлечением и было даже поучительно. Мы спрашивали друг друга, отчего мы не испугались того же самого ответа, когда искали пристанища в этом вагоне, и удивлялись, как мало на свете таких храбрых людей, как мы. Среди ночи поезд, наконец, тронулся. Мы старались не спать покуда не проедем того места, где утром было нападение на путь. Но всё прошло благополучно. Сознание безопасности несколько успокаивало нервы, но картины всего пережитого за эти дни неотступно толпились в воображении и отгоняли сон. В первые дни после Мукдена всеми овладело сознание полной безнадёжности и невозможности дальнейшего успеха при тех же условиях. Общее утомление физическое и нравственное было так велико, что все желали только одного: конца, какого бы то ни было, лишь бы это было концом. Большинство лиц, которые имели возможность, ехали уже прямо в Россию… Но такое тяжёлое настроение продолжалось неделю с небольшим. Прошло время, нервы успокоились, люди подтянулись, и от прежнего мрачного настроения не осталось и следа. В полках опять строгая дисциплина, бодрый дух людей и опять… и опять… светлая надежда на успех. Разве может быть что-нибудь выше такой нравственной силы армии?.. До Телина поезд ехал всю ночь. Наш вагон не теплушка, а обыкновенный товарный, а потому мороз скоро заставил себя почувствовать. Было уже не до сна. Покрыться было нечем. Продрогнув до середины пути, мы, наконец, стали замерзать. Мы с коллегой жались друг к другу, чтобы согреться, но ничего не помогало. При страшном изнеможении и бессилии пошевельнуться, я решил, что в таком положении очень легко незаметно замёрзнуть. На первой же остановке мы выпрыгнули из вагона, позавидовав офицеру и солдатам, которые лежали на некоторой высоте и имели тёплые одеяла, и вернулись в классный вагон, где находились наши вещи. Здесь уже нельзя было лечь и даже сесть, но зато было тепло, и мы весь остаток дороги простояли, облокотившись на края перегородок. В 7 часов утра мы прибыли в Телин. Наш поезд не был последним. После него ещё успел выйти санитарный поезд, за ним железнодорожный поезд, бывший спиридоновский. Он забрал с собой часть раненых и был переполнен до крайности. (Тысяча человек, всё-таки, осталась в Мукдене). Оставленные кричали и просили, чтобы их забрали и не оставляли японцам, но их участь была уже решена. На рассвете вышли ещё два паровоза. Перед этим пущены были две ракеты – сигнал сжигать склады и брошенное имущество. Последней вышла рота железнодорожных нижних чинов 4-го заамурского батальона под командой штабс-капитана Рыкачёва. Армия прошла дорогами мимо станции и города. К 12-ти часам в Мукдене уже были японцы. Они, вероятно, появились бы и раньше, если бы не предполагали в китайском городе засады, что заставило их двигаться осторожно и медленно. В иностранных корреспонденциях, а оттуда и в наших газетах были помещены описания кровопролитных штурмов величественных стен Мукдена. Ничего подобного, конечно, не было и быть не могло при современном расположении фронта армии и полевой фортификации. Буфетный вокзал Телина, платформа станции – были уже полны офицерами всех частей. Помимо местных войск, большинство офицеров были, всё-таки, приезжие с юга, о чём свидетельствовали груды багажа на платформе станции. Никогда Телин не был так удручён и озабочен. До сих пор это был самый развесёлый город по всей китайской дороге, если не считать Харбина. Но там веселье между прочим, а город, главным образом, есть административный центр. Телин же был знаменит исключительно учреждениями весёлого характера. Сюда приезжали господа офицеры для мирного отдыха. Но утром 25-го февраля Телин переменился неожиданно. На стене вокзала ещё виднелась громадная красная полуоторванная афиша, на которой значилось, что 24-го февраля, то есть как раз накануне, в последний день мукденского боя, в гостинице «Петербург» идёт оперетка «В погоне за прекрасной Еленой». Афиша бестолково болталась от ветра, точно силилась сорваться со стены, чтобы не обращать на себя всеобщего внимания. В толпе уже прошёл слух, что Телин приказано очищать. Очевидно, известие об отступлении армии дошло до города уже ночью, потому что жители «вольные», как говорят солдаты, уже были готовы к отправлению на север. Вся площадь перед станцией была завалена свезённым сюда разным домашним скарбом. По платформе метались какие-то штатские, растерянно хлопотали какие-то женщины в платках, почти закрывавших лица, и с бриллиантами на пальцах; горланили китайцы, принося багаж на станцию, и всё это стремилось к поездам, отходящим на север. Оставив свои вещи под охраной денщика-солдата, сторожившего багаж своего офицера, я, едва волоча ноги, пошёл отыскивать знакомый служебный вагон, в котором я у полковника Кашубы имел иногда пристанище. Найдя его, я уже не выходил оттуда две недели. За вещами пошёл вестовой полковника, а сам любезный хозяин и дорогой товарищ, радуясь, что увидел меня живым, но находя не совсем здоровым, сейчас же уложил меня в постель… После жёстких холодных канов и мёрзлой земли, мягкая постель позволила дать волю моему изнеможению. Я окончательно раскис. К вечеру началась лихорадка и бред. Всё, что было в последующие дни, я слышал сквозь сон. Эвакуация станции, действительно, началась в тот же день, но пути были до того забиты составами, что даже при самой крайней поспешности этого нельзя было сделать в один день. 26-го числа стали подходить войска… С каждым санитарным поездом прибывали солдаты с юга. В вагоны их не пускали, и они на ходу вскакивали на буфера, крючья, форкопы. Некоторые привязывали к железным скобкам снаружи вагона верёвки и садились на них. Верёвки обрывались и люди падали под колёса… В тот же день, 27-го февраля, состав наш дождался своей очереди, и его двинули на север. Поезд шёл страшно медленно. Ежеминутно мы ждали крушения и нападения хунхузов или обходной колонны японцев. Перед станцией Шуамядзы длинная остановка… Впереди взорван путь во второй раз. Поезд, прошедший раньше нас, был обстрелян. Убит один офицер и двое ранено… Дождавшись исправления пути, едем дальше… Каждую ночь на западе видна сигнализация… В этом районе у нас нет кавалерии, и никто не знает, что это значит. По сведениям китайцев, там 2.000 хунхузов и 1.000 японцев. Едем дальше. На каком-то разъезде ночью по вагонам отдаётся приказ тушить огни и вооружаться. Наш вестовой заряжает винтовку и дежурит на площадке. Полковник заряжает наши японские винтовки и одну из них кладёт рядом со мной на постель… Слышим выстрелы, но благополучно избегаем опасности. Далее узнаём, что было нападение на разъезд к югу от Годзядянь… 3-го марта мы все в дороге. Вечером узнаём, что Телин уже занят японцами в 12 часов 20 минут. Заходящие к нам в вагон офицеры рассказывают, будто, по словам китайцев, в Телин 27-го февраля, когда мы ещё были там, приезжали японские квартирьеры, распределяли для себя квартиры и предупреждали китайцев, что они будут в Телине 3-го марта… Наконец, ночью с 4-го на 5-е марта приезжаем в Харбин. В тот же день жителям предложено выехать из города. На станции стоял уже прибывший сюда поезд генерала Куропаткина. 7-го марта он выехал обратно на юг, но уже не как главнокомандующий, а как командующий 1-й армией. Громадные толпы военных собрались сюда, чтобы проводить его. Куропаткин, поседевший и постаревший за год войны, вышел на площадку своего вагона и снял фуражку. В эту минуту каждый из толпы испытывал глубокое уважение и сочувствие к этому человеку, на котором легла вся ответственность за минувший период войны, и бурными овациями приветствовался его великий гражданский подвиг. Те из толпы, которые стояли ближе, видели на глазах у Куропаткина слёзы… В. Табурин
s.reily: «Нива» №25 (25 июня 1905 года). Тексты: Волчёнок. Повесть П. П. Гнедича (продолжение). – Из немецких поэтов. Стих. В. С. Лихачова. – Расторжение шведско-норвежской унии. – Музыка. – Крейсер с турбинным двигателем. – Кровавые тревоги Европы (Политическое обозрение). – Генерал-лейтенант Э. А. Коверский. – Д. Л. Мордовцев. – Пожертвования. – Заявление. – Объявления. Фотографии: Расторжение шведско-норвежской унии. Подъём норвежского национального флага вместо прежнего шведско-норвежского, в Христиании. - Расторжение шведско-норвежской унии. Новое норвежское правительство, с Михельсоном во главе. - Расторжение шведско-норвежской унии. Заседание стортинга в Христиании, 25-го мая с. г., на котором … объявить независимость Норвегии. – Будущий король Швеции, внук короля Оскара II, принц Густав и августейшая супруга Его Высочества, принцесса Маргарита Коннаутская, бракосочетавшиеся 2 июня с. г. – Во 2-м сводном госпитале в Харбине. Сестра милосердия О. А. Томилина и раненые японцы. Выздоровев, японцы-пленные печатно выразили благодарность сестре Томилиной за заботливый уход. – Визит китайского тифангуаня (градоначальника) в г. Херсу. - Во 2-м сводном госпитале в Харбине. Пленные японцы-раненые. – Солдаты-прачки на биваке. – Церковь в 1-й манчжурской армии в деревне Сандьязы. – «Пришла навестить родненького» (в госпитале). – Георгиевцы: Капитан 244-го Борисовского пехотного полка Н. М. Степанов, скончавшийся от ран 8-го марта с. г. – Капитан 213-го Оровайского пехотного полка Е. Г. Шаюк, раненый в последних боях под Мукденом. – Капитан 214-го Моршанского пехотного полка Ф. Ф. Варналли, раненый в последних боях под Мукденом. – Капитан 5-го пехотного Иркутского сибирского полка А. И. Байков, контуженный в бою под Мукденом. – Капитан 162-го пехотного Ахалцыского полка И. И. Ерихайлов, раненый в февральских боях. – Штабс-капитан 33-го восточносибирского стрелкового полка С. И. Шершов, контуженый в последних боях под Мукденом. – Штабс-капитан 124-го Воронежского пехотного полка А. К. Языков, раненый в февральских боях. – Штабс-капитан 10-го пехотного Новоингерманландского полка В. В. Волков, убитый в февральских боях. – Штабс-капитан 22-го восточносибирского стрелкового полка Б. М. Иванов, раненый 16 февраля у дер. Тюпентай. – Штабс-капитан 33-го пехотного Елецкого полка В. И. Грецкий, раненый в февральских боях. - Штабс-капитан 33-го пехотного Елецкого полка П. В. Рихтер, убитый в февральских боях. – Поручик 28-го восточносибирского стрелкового полка А. А. Протасович, убитый в Порт-Артуре, при защите Высокой горы. – Поручик 17-го восточносибирского стрелкового полка Актов, убитый в февральских боях. – Поручик 213-го Оровайского пехотного полка Н. И. Товстолес, раненый в февральских боях. – Поручик 216-го Инсарского пехотного полка Н. М. Валуев, пропавший без вести под Мукденом. – Поручик 20-го восточносибирского стрелкового полка П. Б. Стычинский, убитый на Путиловской сопке 29 января с. г. – Сотник штаба Урало-Забайкальской казачьей дивизии В. Я. Червинский, раненый в апрельских боях. – Подпоручик 139-го Моршанского пехотного полка Л. М. Саквареяидзе, раненый в февральских боях под Мукденом. – Подпоручик 2-го стрелкового полка Н. Ф. Вакулин, пропавший без вести под Мукденом. – Подпоручик 33-го восточносибирского стрелкового полка Зульфугар-Мирза Алегбер Оглы Багирбеков, контуженный в февральских боях. – Подпоручик 213-го Оровайского пехотного полка В. Ф. Яров, раненый в февральских боях под Мукденом. – Подпоручик 10-го пехотного Новоингерманландского полка Н. А. Судаков, раненый в февральских боях. – Подпоручик 220-го Епифанского пехотного полка К. М. Петряевский, раненый в последних боях под Мукденом. – Подпоручик 18-го стрелкового полка А. М. Власов, раненый в февральских боях. – Подпоручик 122-го Тамбовского пехотного полка Е. Н. Забавский, раненый в февральских боях. – Прапорщик 8-го Томского полка Н. П. Ошмарин, пропавший без вести при отступлении от Мукдена. – Прапорщик 215-го Бузулукского пехотного полка П. Ф. Чесский, раненый у деревни Пептхадзы 17 февраля с. г. – Зауряд-прапорщик 242-го Белебеевского пехотного полка В. В. Блинников, раненый в февральских боях (последний из ряда георгиевцев). – Ея Императорское Величество Государыня Императрица Александра Фёдоровна и Ея Императорское Высочество Великая Княжна Мария Павловна среди раненых офицеров и нижних чинов, находящихся на излечении в лазарете Ея Величества в Царском селе. – Капитан 1 ранга Н. В. Юнг, командир броненосца «Орёл», погибший в Цусимском бою. – Офицеры погибшего в Цусимском бою крейсера «Светлана». (На мостике) А. В. Вырубов; А. П. Петров (механик), Г. Л. Хоментовский (младший механик), граф Г. М. Нирод (убит); Н. Д. Свербеев (убит), П. П. Сонцев, М. И. Агатьев (убит), Д. М. Толстой (убит), С. Г. Неверовский, В. В. Дьяконов (умер от ран), В. Е. Картавцев; А. Арцыбашев (убит), К. М. Измайлов, А. А. Зуров (старший офицер, убит), С. А. Шеин (командир, убит), Н. И. Карлов (доктор), Л. В. Воронец (убит), О. Хандалеев (убит), И. О. Дергаченко (младший механик). – Генерал-лейтенант Э. А. Коверский. По поводу 50-летия служебно-учебной деятельности. – Штаб конного отряда генерала Бернова, действующего в Корее. В первом ряду: доктор Шанявский, генерал Бернов, генерального штаба капитан Носков; во втором ряду справа налево: капитан Ливенсон, подъесаулы: Туношенский, Никитин и Белинский. Крейсер с турбинным двигателем. Германский военный флот обогатился любопытною новинкой, которая возбуждает особый интерес во всех морских кругах. Мы говорим о крейсере 2-го класса «Любек», снабжённом турбинным двигателем. Турбины, в качестве двигателя для морских судов, уже не раз применялись и прежде, но они ставились лишь на частных коммерческих судах. И если не считать некоторых миноносцев, то крейсер «Любек» является первым военным судном такого типа. Главное преимущество турбинного двигателя состоит… …(текст утерян)… …не сотрясается и идёт чрезвычайно ровно и плавно. Кроме того, самый механизм турбины гораздо проще, чем у нынешних паровых машин; в нём отсутствуют те многочисленные шарниры и подвижные части, которые так осложняют уход за судовой машиной, требуя лишних рабочих рук, лишнего труда и внимания. При турбинах уход за машинною частью значительно упрощается и облегчается. Неудобства турбин для судна заключаются, во-первых, в том, что требуется необычайно большое число поворотов турбины в секунду, а во-вторых, также в свойстве турбины вращаться лишь в одном направлении (т. е. возможен только один ход – или вперёд, или назад). Кроме того, ход судна значительно изменяется или даже затрудняется при большой нагрузке. При постройке крейсера «Любек» удалось преодолеть все эти неудобства. Достигнуто необходимое число оборотов двигателя, и регулирована деятельность его при различных степенях нагрузки судна. Для того, чтобы крейсер имел и передний, и задний ход, на нём поставлены на одном валу две турбины с противоположными направлениями своего движения, при чём в то время, когда одна из них работает в воде, другая вращается в пустом пространстве. Машина описываемого крейсера имеет 10.000 сил и доставляет ему скорость в 41 километр в час. Запас угля доходит до 800 тонн. По своему водоизмещению, измерениям и вооружению «Любек» принадлежит к обычному типу крейсеров 2-го ранга. Его водоизмещение равняется 3.000 тонн, длина 104 метра, ширина 13,5 метра. Запас угля даёт ему возможность пройти расстояние в 5.000 морских миль. Вооружение «Любека» составляют 10 орудий 10,5-сантиметрового калибра, 10 пушек в 3,7 сант., 4 восьмимиллиметровые скорострелки и два подводных минных аппарата. Команда состоит из 280 человек. Почти одновременно с появлением «Любека» производились интересные опыты с турбинным миноносцем во Франции. Эти опыты имели место в Бордо. Испытывался миноносец системы Брегета, имеющий 4 винта и два руля – с кормы и с носа. Отвалив от пристани, миноносец пошёл по реке так легко и плавно, что казалось, будто он скользит по водной поверхности. Не было заметно ни малейших сотрясений. Скорость хода доводили до 18 узлов, но это ещё не было предельною скоростью. Миноносец Брегета может делать 24 узла в час. Все маневрирования, повороты, передний и задний ход удались в совершенстве, и испытание дало самые блестящие результаты. Несомненно, что с появлением «Любека», описанного миноносца и других подобных судов открывается новая чрезвычайно интересная эра в военном мореплавании.
s.reily: «Нива» №26 (2 июля 1905 года). Тексты: Волчёнок. Повесть П. П. Гнедича (продолжение). – Стихотворение С. Караскевич. – Старые супруги. Рассказ Пьера Лоти. – Управляющий военным министерством генерал-лейтенант А. Ф. Редигер. – Аравийская революция (политическое обозрение). – Объявления. Фотографии: Картины японской жизни. Праздник Никко. – Как покупают бессмертие в Японии. При строящемся храме продаются черепицы, на которых начертываются имена желающих увековечить своё имя. Среди таких имён на крышах храмов встречаются имена европейцев, главным образом, англичан. – Жилые помещения бедных японцев под мостом. – Раненые нижние чины в частном госпитале М. А. Лопатиной, в Смоленске. – Раненые и больные офицеры в 10-м сибирском санитарном Ея Императорского Высочества Великой Княгини Елизаветы Фёдоровны поезде. – 1-й стрелковый полк, участвовавший в бою под Мукденом. Первый ряд: поручик Л. А. барон фон Т…(утеряно)…, подпоручик Д. Д. Антоненко, подпоручик В. Я. Булаев, подпоручик Н. П. Арцюр, подпоручик П. П. Никольский. Второй ряд: капитан А. Р. Будилович, подполковник М. А. Тычинский, полковник П. П. Соболевский, генерал-майор Русанов (ныне начальник 14-й пехотной дивизии), подполковник Б. Г. Гольце, капитан И. И. Бубнов, штабс-капитан Похлевский. Третий ряд: капитан И. П. Пыл…(утеряно)…В. О. Линкевич, делопроизводитель И. С. Данилевский, врач Афанасьев, штабс-капитан П. С. Соловецкий, капитан А. А. Рахманинов, подпоручик П. Э. Бреслер, капитан Б. М. Лышинский, капитан Н. П. Тораковский, капитан А. П. Похлевский, подпоручик П. С. Линчинский. – Личный состав военно-санитарного Ея Величества Государыни Императрицы Марии Фёдоровны полутранспорта, во главе с командиром его, штабс-ротмистром графом О-Рурк. – На позициях у Гунчжулина. Группа офицеров, врачей и вольноопределяющихся. Врач Эрдман. Поручик Месняев. Врач Малышенко. Капитан Барков. – 10-й санитарный отряд рижской общины. Врач 18-го восточносибирского запасного батальона А. Малышенко, зауряд-прапорщик Пашков, прапорщик Дикарёв, поручик Высотский, сёстры милосердия Шарлотта и Ольга, капитан поезда врач Михайлов и прапорщик Войцеховский. На ступеньках вагона: сёстры милосердия – …(утрачено)…и Вильгемина. – Мобилизация в Санкт-Петербурге. Запасные нижние чины на сборном пункте в Михайловском манеже 17 июня с. г. - Мобилизация в Санкт-Петербурге. Медицинский осмотр запасных нижних чинов в Михайловском манеже 17 июня с. г. – Генерал-лейтенант А. Ф. Редигер, назначенный управляющим военным министерством. – Генерал П. И. Мищенко. – Генерал от кавалерии С. В. Каханов, командующий войсками одесского военного округа. – Вице-адмирал К. П. Никонов, назначенный временным командиром кронштадского порта вместо вице-адмирала Бирилёва. – Капитан 1 ранга барон Фитингоф, командир броненосца «Наварин», погибший в Цусимском бою. – Священник 6-го запасного госпиталя О. Н. Рожественский, исполнял также духовные требы в 6-м подвижном и 7-м запасном госпиталях и в плавучем лазарете Красного Креста «Монголия», в Порт-Артуре. – Штабс-капитан 16-го восточносибирского стрелкового полка М. Л. Ревуцкий, раненый у Порт-Артура в окопах на форту литеры Б. – Доброволец-вольноопределяющийся 147-го пехотного Самарского полка Б. Я. Главацкий, награждён орденами Св. Георгия 2, 3 и 4 степени, раненый 4 раза и возвращавшийся в строй. – Подполковник 18-го восточносибирского стрелкового полка князь И. Р. Макаев, ранен в бою под Ляояном. – Капитан 99-го Ивангородского полка Н. П. Деконский, раненый в последних боях под Мукденом. – Поручик 18-го восточносибирского стрелкового полка П. И. Вишневский, раненый в боях под Мукденом. – Поручик 161-го Александропольского полка, начальник охотничьей команды А. Меранцев, убитый в бою под Мукденом. – Поручик 55-го Подольского полка В. Я. Михайлов, раненый в бою под Мукденом (в плену в Мацуяме). – Сотник 26-го донского казачьего полка В. М. Кучеров, раненый в декабрьских боях. – Подпоручик 284-го Чембарского пехотного полка В. А. Мануков, раненый в боях под Мукденом. – Подпоручик 8-го стрелкового пехотного полка Д. Н. Сальников, раненый в боях под Мукденом. – Подпоручик 123-го пехотного Козловского полка В. А. Друсейко-Ружевич, убитый в бою под Мукденом. – Подпоручик 1-го восточносибирского стрелкового Его Величества полка И. Н. Смирнов. Боевую службу начал ещё в Турецкую компанию, причём 15 сентября 1877 года был ранен в живот и руку (ампутированную по плечо). Награждён орденом Св. Станислава 3 ст. и Св. Георгия 4 ст. После многолетней отставки, снова поступил в ряды действующей армии и в бою при Вафангоу был серьёзно ранен в левую ногу, контужен в спину с ушибом его единственной руки. Награждён за этот бой орденом Св. Станислава 2 степени. – Подпоручик 33-го восточносибирского стрелкового полка А. Е. Пекута, раненый у деревни Тинтантунь под Мукденом. – Прапорщик запаса 93-го Юрьевского полка А. П. Рузинг, убитый в бою под Мукденом.
s.reily: «Нива» №27 (9 июля 1905 года). Тексты: Волчёнок. Повесть П. П. Гнедича (продолжение). – Цветок счастья (Сказка). – Сановник (Случай). – Мирные картины боевого времени. – Л. К. Эрнст. – Детский приют в Шувалове. – «Государевой радости не прочна». – Объявления. Фотографии: «Эйфелева башня». – «Эйфелева башня» (в разобранном виде). – Л. К. Эрнст. – Детский приют в Шувалове, основанный о. Иоанном Шумпом. О. Иоанн Шумп. – После мукденских боёв. Обоз отряда Красного Креста, возвращающегося через аванпосты: впереди фудутунки с пассажирами, а сзади арбы с багажом. - После мукденских боёв. Выступление русских санитарных отрядов из Мукдена к русским позициям. Парламентёры перед отправлением их вперёд: японский кавалерист с белым флагом, а русский – с флагом Красного Креста. - После мукденских боёв. Отряд Красного Креста, вернувшийся через японские аванпосты; впереди – уполномоченный Гучков, далее – врачи, священник, сёстры милосердия, санитары, на лошадях два японца, один из них с белым флагом, так как решено было отсюда выслать парламентёров. - После мукденских боёв в Мукдене. Эвакуация русских раненых японцами. На первом плане виден японский врач с повязкой Красного Креста на руке и ещё несколько японцев, а дальше – русская сестра милосердия и врач. - После мукденских боёв в Мукдене. Последняя группа трепанированных в Крестовоздвиженском госпитале, приготовленная японцами к эвакуации. – После мукденских боёв. Персонал Крестовоздвиженского госпиталя, оставшийся в Мукдене с ранеными после отступления русских. В среднем ряду посередине старший врач Бутц, по правую от него руку – священник о. Фома Манзюк, далее сёстры милосердия: Клиновицкая, Бутми, Линдфорс; по левую руку: Хвастунова, Кудрявцева, Вержбицкая; в третьем ряду (слева направо): Машкевич, оставшийся при смертельно раненом брате офицере, студент Мельдер, врач Кейхель, санитар, заведующий хозяйством Бекауров, сёстры милосердия: З. Линдфорс, Тучкова, врачи: Христиановский и Ван-Гут; в первом ряду – санитары. – После мукденских боёв. Часть Лифляндского отряда, оставшегося в полном своём составе в Мукдене после отступления русских. В среднем ряду – посередине старший врач Брадович, по правую от него руку – сёстры милосердия: Иванова, Мельцер, Якобсон; по левую: Сапожникова, Оберова, врач Цапфт; в первом ряду – (слева направо) сестра милосердия Йорхе, брат милосердия Гинтылло и сестра милосердия Диментьева; в третьем ряду – санитары. Сёстры милосердия – Иванова, Мельцер и Якобсон вернулись в Россию чрез аванпосты, а все остальные – морем. – После мукденских боёв в Мукдене. Ящики с ружейными патронами, взятые японцами у русских, сложенные ими на площади среди взятого обоза. - После мукденских боёв в Мукдене. Четыре русских пушки, из числа взятых японцами в плен; у пушек – японский часовой. - После мукденских боёв в Мукдене. Орудийные снаряды, взятые японцами у русских, разложенные на площади среди захваченного обоза. – Подготовка железнодорожного моста к взрыву; между ферм закладываются пироксилиновые шашки, а от них проводится на далёкое расстояние шнур-воспламенитель. – Часть моста после взрыва. – Разрушенный русскими железнодорожный мост близ станции Шаумяотзы; взорваны (как и в других случаях) лишь фермы, а каменные устои оставлены не разрушенными. – Штабс-капитан 100-го пехотного Островского полка Леонид Яковлевич Гашкевич и поручик 25-й артиллерийской бригады Николай Яковлевич Гашкевич; оба брата тяжело ранены в боях под Мукденом: старший, штабс-капитан – 22 февраля, а младший – 19 февраля. Обоим братьям были сделаны в Харбине двукратные операции, после чего старший скончался 20 марта, а младший, как тяжело раненый, эвакуирован для излечения в Европейскую Россию, при чём, исполняя предсмертную волю брата, перевёз тело его в Киев, где оно было предано земле 25 апреля. – Генерал-лейтенант Ф. Ф. Палицин, назначенный начальником генерального штаба. Мирные картины боевого времени. I. «Эйфелева башня». Два моих знакомых сапёрных офицера, поручики Д. и К., возились уже около вышки, когда я подошёл к деревне Петайцзы, где решено было поставить её. Уже было сложено несколько звеньев, кое-где была натянута проволока, поставлена была в стороне китайская арба, при помощи которой вышка должна была стоять стоймя… Изобретение безусловно остроумное: она давала возможность подняться на высоту десяти сажень и, пользуясь даже такой сравнительно небольшой высотой, делать хотя бы грубые наблюдения за движением японцев. Равнинная местность наших позиций на правом фланге должна была дать широкий размах даже таким наблюдениям. Вышка была совсем ажурная. Четыре длинные и тонкие ноги шли параллельно друг другу на всю высоту вышки и состояли каждая из десятка отдельных стоек; такие же тонкие перекладины отодвигали эти ноги на два аршина одну от другой, а целая сеть проволочных канатов и отдельных проволок стягивала их настолько прочно, что получалось впечатление чего-то сплошного, приготовленного из одного цельного куска дерева. Росла она постепенно, и понадобилось несколько часов, чтобы вытянуть её на всю длину. Оба офицера и оба опытных сапёра нижних чинов то обходили кругом, показывая назначенным от пехотных частей солдатам, что и как делать, то сами залезали вовнутрь, закрепляли там проволочные кресты и стягивали их между собой промежуточными проволоками, которые в свою очередь раздвигали при помощи деревянных реек. - Стойте, стойте, - говорил тут вежливо один солдат-сапёр другому: - снимите этот крючок. А то я путаюсь, как волк в капкане. Второй сапёр снял крест с крючка, и первый, молодой ещё, солдатик с небольшими белыми усами, вылез из проволочной сети наружу. - Эй, земляки, - скомандовал он дальше рабочим: - идите-ка сюда. Беритесь за эту стойку, поднимайте её… Ну, ещё, ещё… Надавите… Что, не идёт?… Ну, а если сюда подать?… Ну, теперь давайте, я полезу в серёдку: не получится ли тогда чего хорошенького?… Ну-ка, надвиньте ещё маненько… Вот так… вот так… Ага, вот наша и взяла… Вот и получился настоящий мармалат… Прилажена ещё одна стойка, надет ещё один крест… За ними шли быстро другие стойки и перекладины, натягивались другие проволоки, и вышка всё росла и росла, хотя всё ещё в лежачем положении. - А скажите, кто изобрёл эту вышку? – спросил я у поручика К. - Изобрёл её наш сапёрный капитан Дубровский и, кажется получил за это Владимира с мечами. Выполнение же его чертежей было возложено сначала на меня. Я сделал две вышки и их поставили в 6 и 17 корпусах. - Да, но те вышки, которые вы сделали, - вставил тут поручик Д.: - были гораздо изящнее, - настоящие игрушки, гладенькие, чистенькие… А эта какая-то грубая, дерево скверное – с сучками, стойки плохо пригнаны… - А где же эту делали? - Под Мукденом. Теперь велено изготовить для каждого корпуса по одной. - Ну а как японцы отнеслись к тем вышкам, которые уже поставлены? - Очень даже недружелюбно: два дня обстреливали, шимозами, но, к счастью, ни одна не попала. - А скверная была бы штука, если бы хоть одна из них угодила по назначению, - сказал я: - если не от самого снаряда, то от падения с 10-саженной высоты непременно отправишься ad patres. - Ну, тут сначала схитрили, - улыбаясь, сказал К.: - когда поставили первую вышку, то велели поднять на ней чучело человека. Японцы принялись яростно стрелять, но, как я уже сказал, все их снаряды летели мимо. Когда же они отчаялись в успехе и бросили свою стрельбу, то чучело опустили и вместо него стали подниматься уже живые наблюдатели. - А как же подниматься на неё? – полюбопытствовал я дальше. - А вот в этой люльке, - сказал К., показывая на лежавшую в стороне деревянную ажурную клетку. Клетка эта была около сажени длиной и такой же ширины, как и сама вышка. Главную основу её составляли те же четыре стойки, скреплённые между собой накрепко боковыми перекладинами и проволокой; внизу же вместо пола были положены рейки, на которых был устроен помост из бамбуковых пластин. Внутри клетки стояла скамейка. - Ну, а каким образом она будет подниматься вверх, - сказал К.: - вы сразу поймёте, когда мы поставим вышку стоймя. И он вновь принялся за свою работу – закрепления и натягивания проволок. Вместе с Д. и двумя помощниками-сапёрами он извивался среди всё разраставшейся паутины, нырял то в одну, то в другую сторону, сам вдвигал рейки между проволоками и подбадривал рабочих – поторапливаться, но глядеть в оба, чтобы чего-нибудь не перепутать. - А ведь если эту вышку оставить в таком лежачем положении, - сказал Д.: - то из неё вышло бы великолепное искусственное препятствие. И это была безусловная правда. Проволочная сеть внутри вышки получалась такая крепкая и частая, что пролезть сквозь неё в минуту замешательства, без дружного содействия специальных ножниц, было положительно немыслимо. Но пользоваться вышкой в таком смысле было бы, конечно, неразумно: цель её была гораздо благороднее… К обеду вышка была почти закончена. Мы все вместе отправились в штаб обедать, а затем вновь вернулись в Петайцзы, чтобы поставить вышку на ноги. У нижнего конца её закрепили две высокие стойки и через них перекинули проволочный канат, который рабочие стали медленно наворачивать на вал, закреплённый на оси врытой в землю китайской арбы. Тихо, исподволь ворочали они за ручки китайские колёса, служившие импровизированным воротом, и так же тихо и постепенно поднималась вышка и становилась всё выше и выше. Большие группы офицеров и солдат, вернувшихся с позиций, собрались посмотреть на подъём вышки, и кругом слышались одобрительные замечания и разные предположения насчёт назначения этой «машины». - И что это, братцы, стрелять с неё будут, что ли? – послышался сбоку робкий вопрос. - Вот дурья голова, - возразил наставительно другой голос: - сказал тоже – стрелять! Ты, что ли, из своей винтовки дострельнешь до него-то? - А коли ежели, к примеру сказать, из антирелии, Пётр Семёныч? – продолжал ещё робче первый голос. - Из антирелии! – передразнил его Пётр Семёнович: - будет народ-то смешить, баранья башка! Ты сам подумай, поверти-ка маненько мозгами-то: коли ежели ты и вкатишь туда, - на верхушку-то, эту самую орудию, то куда же она откатываться будет после выстрела-то? На землю, что ли, прыгнет? Подумал ты об этом? - Никак нет, Пётр Семёныч, не подумал, - совсем уже убитым голосом отозвался первый голос. - То-то, не подумал, - заключил победоносно Пётр Семёныч: - а ты всегда думай, когда с умными людьми разговариваешь… - А хорошая вещь, господа, - говорили в группе офицеров: - я думаю, японские позиции хорошо видны будут. - Да и от них тоже, наверное, вышка хорошо будет видна, - сказал солидный подполковник: - и как примутся они завтра осыпать нас шимозами, чтобы свалить её, так все мы сбежим отсюда. И как это надумались выбрать место около селения? Нужно было бы поставить где-нибудь в стороне, на поле, за купой деревьев… - Это верно, - поддержали его: - если уж не из-за нас, то по крайней мере пожалели бы лошадей. Сколько ведь их стоит постоянно у селения… И тут же стоят зарядные ящики… - А есть у японцев такие машины? – полюбопытствовал молодой подпоручик. - Насколько известно, нет, - ответил мимоходом К.: - хотя, вероятно, они тоже приготовят что-либо подобное. Они многое у нас перенимают. Инженерное искусство у них не далеко ушло, - это давно уже известно… Эй, вы там, натяните канат! – крикнул он вдруг на группу рабочих, тянувших в сторону проволочную оттяжку: - не дёргай, не дёргай, потихоньку! А вы здесь отдайте! Не видите, что вышка склоняется набок? И он сам побежал, чтобы показать на деле, насколько нужно натянуть или ослабить боковые оттяжки. Но вот, наконец, вышка гордо выпрямилась во всю свою высоту. Изящная, ажурная, она отчётливо вырисовывалась на вечернем ясном небе и казалась вся составленной из тоненьких жёрдочек, которым не только не выдержать мало-мальски серьёзной тяжести, но для которых опасно всякое грубое прикосновение… На деле, конечно, было не так. Поручик К. тут же сел в люльку, которая ещё до подъёма вышки была надета четырьмя боковыми железными захватами на две соседних главных стойки, и, тихо и плавно скользя по этим стойкам, стал подниматься вверх при помощи блоков и толстого пенькового каната. При этом люлька сначала зацепилась за какую-то проволоку, но эта погрешность была моментально устранена, и тогда она стала ездить вниз и вверх, на 10-саженную высоту, почти без всякого трения. Наблюдения можно было производить, или сидя в люльке, или же выбравшись из неё при посредстве саженной внутренней лестницы на самую верхнюю площадку вышки. Эксперимент довольно головоломный, но К. выбрался, в заключении, и на площадку и стал осматриваться кругом. - Ну что, хорошо видно? – кричали ему снизу. - Да, кругозор большой, - ответил он: - но свету теперь мало, - солнце заходит. - Вот у нас и своя «Эйфелева башня», - сказал кто-то из окружающих. - Ну, до Эйфелевой ей ещё далеконько, - отозвался Д.: - хотя при желании её можно бы было без всякой опасности вытянуть вверх ещё сажень на пять… На другой день утром я опять был в деревне Петайцзы около нашей «Эйфелевой башни». У подножия её стоял часовой, небольшая группа солдат любопытно поглядывала с бугорка на эту сразу выросшую машину, а в стороне, шагах в 30, на поле, возились какие-то два китайца, просеивая горох. - Как они сюда попали? – невольно задал я себе вопрос: - ведь все китайцы выселены из этого района. Зачем же эти здесь? И притом в то самое утро, когда вышка впервые гордо выглянула на всю окружающую местность? Чтобы проверить себя, я подошёл поближе. Китайцы продолжали просеивать горох, собирая его по полю, а около них стояло несколько солдат и равнодушно созерцало работу «китаев». Заметив меня, один из этих последних, - молодой с грязным, серым лицом и лукавыми бегающими глазами, - подошёл ко мне и ломанным языком приступил к объяснениям. - Капитана… моя фанза… моя ходи Мугдена… Моя кушь-кушь мэю (нету)… И он ещё добавил несколько фраз на том ломаном китайско-русском языке, который с таким успехом применяется здесь в «международных» отношениях. - Он говорит, в.в., - вмешался тут улыбаясь один из солдат: - что у него тут фанза есть; он тут раньше жил; отсюда его выселили в Мукден, а ему там есть нечего. Он и пришёл сюда за горохом. - Моя фанза, капитана, - стал тут опять тянуть тот же китаец, показывая рукою на селение. – Мукдена сыпи-сыпи… кушь-кушь нет… Ходи моя фанза… - Ну, это он, быть может, и сказки рассказывает, - заметил я: - ведь отсюда же выселили всех китайцев? - Так точно, - ответили солдаты, собравшиеся тем временем кучей около нас: - вот сколько дней ни одного не было. - Ну, а как вы поставили вышку, - сейчас же эти двое и пришли к ней за горохом. - Так точно, - отозвались солдаты: - Может, и впрямь они не того… какие-нибудь мошенники. - А вот, в.в., у нас тут свой собственный переводчик есть, - вмешался тут один из солдат: - он умеет говорить по-ихнему. - Откуда же он научился? Служил, что ли, здесь? - Никак нет. Он здесь в десятом году (т.е. в 1900) был, когда Китай (солдаты говорят не китайцы, а Китай) бунтовал… Он из поляков. И выучился тогда по-ихнему. - Ну, тащи его сюда, - сказал я, любопытствуя увидеть своего собственного переводчика. Через несколько минут передо мной стоял этот знаток китайского языка. И уже один костюм его свидетельствовал, что на него ссылались недаром: кроме нашей папахи, на нём всё одеяние было китайское – серая курма на вате, такие же тёплые невыразимые и соответственная обувь на ногах… - Ну ка, спроси их, зачем они сюда пришли, когда это строго запрещено, - сказал я «нашему собственному переводчику». - Слушаю, в.в., - с величайшей готовностью ответил тот и, нагнувшись к китайцу, приступившему тем временем опять к просеиванию гороха, стал громко говорить ему какие-то совершенно непонятные для нас всех фразы. - Ай-да наш… ловко отжаривает! – послышалось сзади чьё-то одобрение. Но увы! С китайской стороны такого одобрения не последовало. - Будунда (не понимаю)! – заявил вдруг отрывисто китаец, когда переводчик кончил свою речь. - Чего будунда? – окрысился тут знаток китайского языка: - моя твоя говори, твоя слушай моя … И он вновь и ещё громче стал повторять свою прежнюю речь. Но увы! Хоть он даже вспотел к концу своего упражнения, - результат был также неудачен. - Будунда! – ещё категоричнее ответил китаец, внимательно прослушавший нашего переводчика: - Моя ходи Мукдена… Моя кушь-кушь мэю… - А чёрт такой-сякой, китайская рожа! – стал кричать переводчик и хотел в третий раз повторить свой блестящий опыт, но тут уж я остановил его. - Ну, братец, вижу, что ты также говоришь по-китайски, как и мы все. Возьмите-ка их и отведите в полковую канцелярию. Там скорее поймут. Китайцы всполошились, когда к ним подошли солдаты, и стали приставать ко мне с теми же объяснениями. Но я велел вести их и сам пошёл в канцелярию. В канцелярии, - полутёмной фанзе, служившей вместе с тем и «собранием» полка, - находилось около десятка офицеров. Седой подполковник, которому я рассказал, в чём дело, нашёл тоже случай весьма подозрительным: всё время ни одного китайца не было, а как только поднялась вышка, - сейчас же и появилось двое за горохом… - Капитана… капитана, - тянул тем временем молодой китаец: - моя шанго китай… Моя фанза… моя кушь-кушь мэю… - Ну, разводи тут свои разводы. Вот дам я тебе твою фанзу, - сказал подполковник, поднеся к самому носу китайца свой увесистый кулак. - И ведь видно, что большой плут, - заметил один из офицеров: - глаза так и бегают… Твоя шибко машинка (большой мошенник), - добавил он, обращаясь к китайцу. - Моя мэю машинка, - запротестовал энергично китаец: - моя шанго китай… Моя фанза ю… - Твоя пухао (плохой) китай. Твоя надо кантрами, - продолжал офицер, показывая выразительно на горло и на балку. «Китай» ещё энергичнее запротестовал, настаивая, что он не «машинка», а «шанго, шибко шанго». А его старший компаньон стоял в стороне и хранил полную невозмутимость, как будто вся эта история совершенно не касалась его. Через несколько минут их обоих отправили в штаб корпуса под конвоем нескольких солдат, которым дано было наставление не обижать китайцев по дороге. Потом же я узнал, что в штабе корпуса китайцы представили какие-то бумаги, но их тем не менее решено было отправить обратно в Мукден. А между тем я вернулся опять к нашей «Эйфелевой башне». Там оказался начальник корпусного штаба генерал Р., которого я и снял в момент его подъёма на вышку. По словам генерала, он ожидал большего от вышки, и её следовало бы поднять ещё на несколько аршин. А затем… затем ею, кажется, совсем уже и не пользовались, и не знаю, успели ли её даже спасти, когда 16-го февраля японцы обрушились на наш корпус, и в ночь на 17-е число он, по приказанию свыше, стал отступать к Мукдену. II. Шпион. - Так что, ваше высокоблагородие, китайца привёл, - доложил высокий солдат-артиллерист подполковнику генерального штаба. - Где и почему взяли? – отрывисто спросил подполковник. - Так что около редута №1. Генерал прислали. При ём бумага была. Вот эта. И он подал сложенную вчетверо бумажку. Подполковник посмотрел бумагу и затем громко сказал: - Василий Васильевич, комендант, это по вашей части. Позовите переводчика и допросите китайца. Проверьте, действительно ли он тот, за кого выдаёт себя по этой бумаге. Комендант, - прапорщик запаса, гладенький, чистенький и очень милый немчик, присланный несколько месяцев тому назад из Риги, где он был помощником присяжного поверенного, - взял бумагу и перед свечой стал медленно и внимательно читать её. Это было удостоверение, выданное штабом одной из наших армий и гласившее, что предъявитель его китаец Ли-фан-чен состоит при разведочном отделении штаба, и что все русские власти должны чинить ему должное содействие; в удостоверение же этого следовали подписи и была приложена казённая печать. Василий Васильевич… Коменданта, впрочем, звали вовсе не Василий Васильевич, а Вильгельм Вильгельмович, но в управлении решено было перекрестить его, и прежде всего, конечно, начали с имени. Работник он было прекрасный, и хотя порученное ему дело не имело ничего общего с его истинной судебной профессией, - но он всё-таки отлично справлялся с ним. Единственно, что его смущало и нередко ставило в неловкое положение – это неправильный выговор по-русски и курьёзные зачастую обороты речи. Товарищи любили рассказывать, как он, например, докладывая по телефону в штаб армии об отбитых японских атаках, выразился, что они на всех пунктах были «опровергнуты»… Итак, Вильгельм Вильгельмович прочитал бумагу и глубокомысленно стал соображать, что же ему теперь предпринять. - Вестовой, – крикнул он наконец: - позови сюда переводчика и того китайца… Вестовой не замедлил исполнением, и через минуту перед грозными очами коменданта стояли оба потребованные лица. Переводчик был высокий и худой мужчина, с большой рыжей бородой и близорукими глазами; на нём было надето гражданское пальто с золотыми пуговицами и чёрными петлицами на отворотах воротника. Задержанный же китаец был среднего роста и одет с головы до ног в ватное пальто излюбленного китайцами синего цвета: синюю курму, синие штаны, синий платок на шее. Войдя в фанзу, он снял войлочную шапку и обнажил свою голову с остриженной, по здешнему закону, передней половиной и заплетенными в длинную косу чёрными волосами сзади. Что касается его лица… Но вы видали, конечно, крупных обезьян из породы, например, шимпанзе. Тихо сидит она в углу своей клетки и тупо-равнодушно смотрит на проходящую мимо публику; и только какая-либо случайность нарушает это сонное и тупое состояние. Вот совершенно такое же лицо и с таким же выражением было и у этого китайца: низкий, уходящий назад лоб, острый лицевой угол, выступающие вперёд челюсти и выдающиеся скулы… - Спросите его, господин переводчик, - сказал Вильгельм Вильгельмович: - каким именем его зовут? Китаец немного оживился и назвал себя. Оказалось, что он действительно Ли-фан-чен, уроженец одного из селений под Мукденом, где и живёт его семья. - Где и почём он ходит? Кто его посылал? – продолжал строго допрашивать комендант. Китаец ответил, что его послали из штаба армии на японские позиции, чтобы добыть сведения об их расположении. - Значит, он будет русский шпион? – ещё строже спросил Вильгельм Вильгельмович. Китаец просто весь засиял, когда услыхал этот вопрос. Верхняя губа его полезла под самый нос и обнажила не только кривые и – вопреки общему правилу – скверные зубы, но и всю бледно-красную и неровную десну; точно ему бесконечно отрадно было услышать, что допрос дошёл, наконец, до самого пикантного и интересного для обеих сторон вопроса, после которого уже не может быть никаких недоразумений. - Ю, ю (да, да), - закивал он утвердительно головой. - А раньше он бывал на разведках, на фронте у японцев? – вмешался один из прикомандированных к генеральному штабу молодых офицеров. - На фронте? – затруднился передать переводчик: - как это будет по-китайски - на фронте? – стал соображать он. - Ну, скажите ему, на передовых позициях, или в их расположении, - ответил тот же офицер. - Да, бывал, - передал переводчик ответ китайца: - был между прочим и в Ляояне, по поручению штаба нашей армии. - Что же он видел там? И где был? Китаец тем временем вновь впал в своё прежнее бесстрастие и прежним же безразличным тоном, гортанными и носовыми звуками, столь свойственными китайскому языку, стал повествовать о своём путешествии к японцам. - Был он у японцев около месяца назад, - передавал его слова переводчик: - говорит, что в самом Ляояне было тогда мало японских войск, но впереди города расположено было несколько тысяч пехоты, хотя и без орудий, кавалерия была, но мало. - А не разорили они города? И не разоряют ли вообще китайских селений? - Мэю, мэю (нет, нет), - отозвался китаец: - там у них всё в порядке. В самом городе много лавок, магазинов; есть гостиницы, постоялые дворы. Сам я тоже останавливался на постоялом дворе. - А не догадались японцы, что он наш шпион? Не арестовывали его? – продолжался допрос. - Нет, - был ответ: - всё обошлось благополучно. Вот только когда я возвращался назад, то один разъезд забрал меня в поле. Я сказал, что собираю гаоляновые стебли. Меня всё-таки задержали, но ночью плохо смотрели и я убежал. - А как же он обходится со своим удостоверением? Ведь эту бумагу могут найти… - О, он хитрый, - улыбнулся переводчик, выслушав китайца: - он с собой её не носит. Раньше иные носили, зашивая бумагу в одежду. Но японцы и тут находили: обыщут сначала снаружи, а потом начинают мять халаты; бумага-то и зашуршит… И жестоко они тогда поступали с китайцами – зарывали живыми в землю, ногами вверх. - Да, да, мы уж это слышали, - отозвался один из собравшихся кругом офицеров: - ну, а он куда же прячет своё удостоверение? - А вот, как он доберётся теперь до границы нашего расположения, так и зароет его в землю, или спрячет в дупле дерева, - передал переводчик: - а когда будет возвращаться обратно, так заберёт его вновь с собой. - Так вот как надо поступить, - решил тут тот же молодой офицер генерального штаба: - надо сейчас же запросить штаб нашей армии, действительно ли было выдано оттуда это удостоверение и этому ли именно китайцу. Вильгельм Вильгельмович, поговорите-ка по телефону. Комендант ушёл в соседнее отделение фанзы, где был устроен телефон, а обступившие китайца офицеры продолжали свои расспросы. - Но как он рискует, чёрт возьми, - сказал один из них: - и из-за чего? Из-за какого-нибудь десятка рублей… - А спросите кстати его, сколько он получил за тот раз, когда ходил в Ляоян, - обратился к переводчику другой офицер. - Он говорит, что ему дали тогда 95 рублей, - ответил переводчик. - За такой риск плата довольно скромная, - раздались голоса. - Ну, для китайца это большие деньги, - отозвались другие. В это время Вильгельм Вильгельмович вернулся от телефона и передал, что штаб армии подтвердил выдачу удостоверения и, по сообщённым приметам, именно этому китайцу. - Ну, тогда надо будет дать ему и наше удостоверение, - сказал офицер генерального штаба: - Вильгельм Вильгельмович, вы напишите и дайте подписать начальнику штаба. И печать приложите. А то, пожалуй, его опять где-нибудь задержат и пришлют сюда. А то может быть и того хуже. И как это он до сих пор ещё уцелел?! – довольно равнодушно добавил офицер. - Да, наши казачки шутить не любят, - заметил один из окружающих: - раньше ещё церемонились с пойманными сигнальщиками или вот с такими же лазутчиками, по японской службе – всё в штабы отводили, а оттуда к китайским властям, а те ведь зачастую выпускают их на свободу… Ну, а теперь они уже редко доводят этих «хунхузов» до места назначения: обыкновенно те «убегают» от них с дороги… в места, откуда уже нет возврата. Так казачки и докладывают, что, мол, «убежал» с дороги. И начальство вполне понимает, что значит этот глагол… Тем временем комендант приступил к писанию удостоверения. А пока он писал, китаец бесстрастно стоял у стены, как будто совершенно равнодушный ко всему окружающему. Один из офицеров, желая поощрить его, дал ему горсть сладкого печенья. Китаец с удовольствием взял и начал громко чавкать, гримасничая при этом, совершенно как шимпанзе, с которым я сравнил его раньше. А потом, прервав своё жевание, он вдруг завозился, потянул руку за пазуху и стал почёсываться долго и с наслаждением. - Ну, совершенная обезьяна, - послышались заключения окружавших офицеров. - А что, господа, - сказал один из них: - а если этот Ли-фан-чен служит и нашим, и вашим? Если он несёт вести к японцам и получает с них йены; а от них приносит к нам, уже как наш лазутчик, и кладёт в карман наши рубли? А что же, очень возможно. Говорят, у нас не один такой шпион; и наверное, среди них есть достаточно сторонников такой «двойной бухгалтерии». Да и то правду сказать, - разве можно их за это строго судить? Ведь и мы, и японцы одинаково разоряем их страну; и мы, и они – враги для китайцев. И простой патриотизм должен бы подсказывать им именно такой способ взаимного наиболее полного уничтожения обоих своих врагов. - Ну, по части патриотизма наши хозяева-китайцы недалеко, кажется, ушли. У них один патриотизм – своего собственного карамана… За рубль они продадут и родного отца. - А припомните восстание боксёров. Разве это не были патриоты? Вот погодите, они ещё нам себя покажут… А между тем виновник всех этих разговоров стоял всё также равнодушно у стены. На него скоро перестали обращать внимание и отпустили в среднюю часть фанзы, где помещались вестовые. Там ему дали чаю, дали поесть. Затем вручили и удостоверение, но он попросил разрешение переночевать, так как боялся вновь попасть в руки солдат, а то даже и быть подстреленным при проходе через передовые позиции. Ему отвели какой-то угол, где он и свернулся клубком. А рано утром, со светом, он исчез на свой рискованный подвиг… Что влекло его к этому: желание приобрести несколько десятков рублей или чем-то вызванная ненависть к японцам? И кому он в действительности служил: нам или японцам, или нам и им вместе? П. Андреев
s.reily: «Нива» №28 (16 июля 1905 года). Тексты: Волчёнок. П. П. Гнедича (Продолжение). – События в Одессе и бунт на броненосце «Князь Потёмкин». – Тучи. Стих. Э. Соломирского. – Вторая депутация у Государя Императора. – Э. Реклю. – Занятие о. Сахалина японцами. – Граф П. П. Шувалов. – Участие Китая в мирных переговорах (Политическое обозрение). – Объявления. Фотографии: К событиям в Одессе. Сгоревшие и затонувшие пароходы «Платон», «Сергей» и «Екатерина». - К событиям в Одессе. Катер, взявший один из пароходов на буксир, посланный за углём с броненосца «Кн. Потёмкин-Таврический». - К событиям в Одессе. Остатки сгоревшей эстокады у приморской лестницы. - К событиям в Одессе. Сгоревшие склады с солью и остатки груд соли. - К событиям в Одессе. Сгоревший пароход Российского Общества «Пётр». – К событиям в Одессе. Сгоревшая гавань, пакгаузы и пароходы Русского Общества Пароходства и Торговли. – К событиям в Одессе. Брешь, произведённая вторым снарядом с броненосца «Князь Потёмкин-Таврический», попавшим в дом Стрепетова на Бугаевке. Задний фасад. – К событиям в Одессе. Повреждение, причинённое первым снарядом с броненосца «Князь Потёмкин-Таврический», попавшим на Нежинскую улицу, в дом Фельдмана. – К событиям в Одессе. Брешь, произведённая вторым снарядом с броненосца «Князь Потёмкин-Таврический», попавшим в дом Стрепетова на Бугаевке. Передний фасад. – К событиям в Одессе. Вид разграбленных и сожженных пакгаузов Русского Общества Пароходства и Торговли. – К событиям в Одессе. Сгоревшая эстокада и вагоны с грузом под ней. – К событиям в Одессе. Один из проходов в гавань и из гавани, охраняемый войсками. – К событиям в Одессе. Вид уцелевшего устоя под эстокадой. – Э. Реклю (+ 21 июня 1905г.). – К захвату о. Сахалин японцами. 1.) Главная улица поста Корсаковского. 2.) Ездовые олени на реке Поронае на Сахалине. 3.) Пост Корсаковский. 4.) Мыс Жонкиер и «Три брата». 5.) Типа айна. 6.) Селение Могун-Катан. Тип бедного сахалинского посёлка 7.) Селение Онор (Тымский округ). 8.) Маяк в посту Александровском. 9.) Дом бывшего японского консульства на Сахалине в посту Корсаковском. - К захвату о. Сахалин японцами. 1.) Главная улица в посту Александровском. 2.) Пост Корсаковский. 3.) Селение Галкино-Врасское. 4.) Тип гиляка на Сахалине. 5.) Игра айнских детей. 6.) По западному берегу южной части острова. 7.) Путешествие гиляков на лодке по реке Поронаю. 8.) Дом начальника округа в посту Корсаковском. 9.) Тип гиляка. – Московский градоначальник граф П. П. Шувалов, убитый, 28 июня в Москве. – Перевезение тела графа П. П. Шувалова. Лития у Троицкого собора в Петербурге. Занятие о. Сахалина японцами. Едва разразилась Цусимская катастрофа, - немедленно начались толки о возникающей опасности для острова Сахалина. Опасения эти уже, к сожалению, оправдались: Сахалин подвергся вторжению японцев. По последним известиям, японцы высадили десант на территории острова и теснят там наши дружины добровольцев из ссыльно-каторжных. 25-го июня Линевич телеграфировал, что 24-го июня японцы заняли на о. Сахалин пост Корсаковский. 25-го июня в 8 часов утра в бухту Лососей вошли два миноносца и открыли огонь по Соловьёвской позиции. Корсаковский отряд с Соловьёвской позиции стал отходить на север. Конница противника заняла Соловьёвку. В Корсаковском высадился десант японцев в составе всех трёх родов оружия. По дополнительным частным сведениям, русские сожгли Корсаковский пост и отступили к Владимировке. Высадка японцев была совершена на рассвете 24-го июня, причём всего высадилось до 12,000 человек с артиллерией. 27-го июня генерал Линевич донёс далее, что по полученному донесению Корсаковский пост был оставлен после того, как были расстреляны все патроны с «Новика» и флот противника открыл жестокий артиллерийский огонь по посту. Береговые орудия были взорваны, все склады и казённые здания преданы пламени. На укреплённой позиции у Соловьёвки отряд обстреливался артиллерией миноносного отряда японцев и потому отошёл на север. Следующая затем телеграмма нашего главнокомандующего сообщает, что «один из наших отрядов в ночь с 27-го на 28-е между Еланью и Владимировкой имел бой, доведённый до штыков, с противником в значительных силах». По японским сведениям, Корсаковский пост горел до 27-го июня и почти совершенно уничтожен. Японцы будто бы взяли в плен 80 человек с офицером, несколько орудий и пулемётов. Эти последние новости, конечно, нуждаются ещё в подтверждении. Наконец, позднейшее донесение генерала Линевича содержит в себе известие о том, что «японские суда бомбардируют Найбучи – местечко на восточном берегу южного Сахалина». Вот покамест и все сведения о той трагедии, которая разыгрывается теперь на далёком «Соколином острове»; таким образом, о. Сахалин, о его географии и истории, о его туземном населении – гиляках, айнах и ороченах – нам уже не раз приходилось говорить на страницах «Нивы». Постараемся освежить в памяти читателей лишь только то, что касается местностей, упоминаемых в донесениях генерала Линевича, - тех местностей, которым суждено теперь играть особо выдающеюся роль в трагедии русско-японской войны. Что такое представляют собою пост Корсаковский, Владимировка, Соловьёвка, Елань, Найбучи? «Столица южного Сахалина» - ныне разрушенный пост Корсаковский основан в 1869 году и в последнее время имел вид приличного небольшого городка с новенькими деревянными постройками и скромной, но красивою белою церковью. Построен он был как раз на том месте, где прежде существовали обширные японские рыбные ловли – и поэтому на многих его постройках до некоторой степени всё ещё сказывался японский «стиль». В Корсаковском посту имелась одна из главнейших и наиболее населённых сахалинских тюрем. Соловьёвка, о которой говорит первая из вышеприведённых телеграмм, находится на четвёртой версте от Корсаковского поста. Из всех сахалинских селений Соловьёвка занимает особо выгодную позицию – на самом берегу моря и вблизи рыбной речки Сусуи. Население до последних событий с успехом (что очень редко на Сахалине) занималось скотоводством и сеяло хлеб. В тех же, приблизительно, местах находятся и селения Большая Елань и Владимировка. «Еланью» на Сахалине называется, вообще, всякая приречная долина, покрытая лесом: в такой, именно, долине и расположено первое из упомянутых селений. Второе селение – Владимировка – лежит в пяти верстах далее и носит ещё другое название «Чёрная речка». И как же непохожа она на оживлённую и покрытую щегольскими дачами петербургскую «Чёрную речку»! За небольшим перевалом, ограничивающим бассейн речки Сусуи, которая орошает местности упомянутых селений, находится долина, орошаемая рекою Найбой. Там, в долине этой реки, на восточном берегу южного Сахалина лежит захудалое местечко Найбучи, подвергшееся между 1 и 2 июля японской бомбардировке. А. П. Чехов в своём «Остров Сахалин» так характеризует этот заброшенный, приютившийся на берегу Тихого Океана, уголок: «Море, на вид холодное, мутное, ревёт, и высокие седые волны бьются о песок, как бы желая сказать в отчаянии: «Боже, зачем Ты нас создал?». Это уже Великий или Тихий океан. На этом берегу Найбучи слышно, как на постройке стучат топорами каторжные, а на том берегу, далёком, воображаемом, Америка. Налево видны в тумане сахалинские мысы, направо тоже мысы. А кругом ни одной живой души, ни птицы, ни мухи, и даже непонятно, для кого здесь ревут волны, кто их слушает здесь по ночам, что им нужно, и, наконец, для кого они будут реветь, когда я уйду?». Южный Сахалин славится рыбными ловлями и, в особенности, изобилием сельди, которая с давних пор служит японцам не только пищей, но и главнейшим удобрением их рисовых полей. Ещё и до войны японцы имели здесь рыбные фактории и получали рыбу от русских промышленников. Теперь же, с переходом Сахалина в их руки, они, наверное, организуют там колоссальные промыслы. Сахалин привлекает к себе их внимание и в стратегическом отношении. Протянувшись узкой полосой вдоль амурского побережья, он, что называется, командует и устьем Амура и даже Владивостоком. Обладание Сахалином даёт возможность до известной степени держать в руках и эти пункты. Одним словом, занятие японцами Сахалина сулит нам крупные осложнения как в войне, так и в вопросе о мире. Участие Китая в мирных переговорах (Политическое обозрение). Ещё далеко не закончена кровавая борьба в Манчжурии, но уже родилась сладкая надежда на её прекращение. Весь цивилизованный мир облегчённо вздохнул при вести об окончательном решении воюющих держав приступить к мирным переговорам в Вашингтоне. Быть может, переговоры эти и не дадут в ближайшем будущем никаких осязаемых результатов в виде временного перемирия, быть может японские требования, возрастающие от ряда наших неудач и от роста внутренней смуты, окажутся неприемлемые даже с точки зрения самой миролюбивой русской уступчивости – и всё-таки начало мирных переговоров надо приветствовать не только как торжество общечеловеческой цивилизации, но также и с чисто русской точки зрения: ознакомившись с настояниями японцев, русское общество само убедится, увидит воочию, возможен ли или невозможен мир на предъявленных условиях, получит ясное и осязательное представление о том, во имя чего ведётся эта несчастная война. Каков бы ни был окончательный исход вашингтонских переговоров, их нужно горячо приветствовать, потому что они или положат конец войне, или же сделают её более сознательною, более национальною, что в высшей степени необходимо для сколько-нибудь удачного ведения кровавой борьбы. Словесная и духовная борьба уполномоченных обеих стран будет тоже в высшей степени упорной и тяжёлой. Нелегко примерить требование упоённого победами, экзальтированного и плохо знающего внутреннюю мощь врага – с уважением к национальной гордости русского народа. Когда одна сторона совершенно истощила свои ресурсы, когда победитель поверг побеждённого на землю и наступил ему коленом на грудь, когда его победоносные армии захватили столицу и большую половину территории противника, тогда утрачивается всякая энергия и военного, и дипломатического сопротивления, и мирные условия подписываются в несколько часов. Но Россия вовсе не находится в таком положении. От её столиц неприятельские армии отстоят на десять тысяч вёрст. Её территория остаётся почти неприкосновенной, если не считать высадки японского десанта на Корсаковском посту острова Сахалина. Продолжать войну мы можем ещё много месяцев, особенно если непомерные требования японцев возбудят протест и национальное чувство всего русского народа. Таким образом, главным шансом на успех переговоров остаётся умеренность японских уполномоченных, но на неё трудно рассчитывать, потому что они всё время будут находиться под прессом распалённого общественного мнения Японии. Первый, так сказать, предварительный период переговоров неожиданно осложнился попыткою Китая вступить в них, в качестве «третьего лица». С юридической точки зрения его права совершенно неоспоримы. От всех предшествующих войн нынешняя отличается именно тем, что ведётся воюющими нациями на территории нейтрального третьего соседа. Он формального участия в военных действиях не принимает, но страдает от них, пожалуй, не меньше, чем и сами воюющие. Борьба огромных армий опустошила целые округа, разорило бесчисленное количество китайских деревень и даже городов. Положим, по мере сил и возможности, русская армия возмещает убытки и протори мирных земледельцев Манчжурии, а с другой стороны содержание её служит для той же Манчжурии источником колоссальных доходов, но всё это нисколько не лишает Китай права считать себя обиженною и пострадавшей стороной. При том же, условия мирного договора, который установит новое положение на Востоке, не могут так или иначе не коснуться Китая, из-за территории которого разгорелся весь этот кровавый спор. Конечно, раз он не воевал, то странно было бы допускать его к участию в мирных переговорах, но в тоже время и не принимать в расчёт желаний пробуждающегося к политической жизни четырёхсотмиллионного народа было бы по меньшей мере недальновидно. С неизбежной ликвидацией агрессивной политики на Дальнем Востоке Россия должна вновь вернуться к старым традициям вековой дружбы и миролюбивого сожития со своим великим соседом. В частном договоре с пекинским правительством она должна бы выработать основы взаимного соглашения, которые были бы приняты в расчёт и при обсуждении условий мира в Вашингтоне. Игнорировать Китай по-прежнему и лишать его права голоса в решении собственной участи было бы просто рискованно. Правда, он не участвовал в войне, но это не лишает его возможности, под наущением той же Японии или Англии, поднять оружие против нас через несколько лет спустя. Мир хорош только прочный, а не такой, который оставляет семена будущих войн, прикрывая их тёплым и питательным дипломатическим удобрением. Все газетные сообщения из Китая свидетельствуют о несомненном пробуждении национального самосознания в этой стране, подготовленного предшествующими иностранными захватами и особенно коалиционным вторжением иностранных войск. Вполне естественно, что Китай теперь, расставшись с традиционным миролюбием, по примеру Японии, заботится о развитии своих вооружённых сил и для первого раза удвоил количество организованных на японский образец дивизий с трёх до шести. Пройдёт каких-нибудь 10 лет, и под боком у нас вырастет новая полумиллионная армия, враждебно настроенная против России. Высшая забота дипломатии должна заключаться не в том, чтобы создавать действительную «жёлтую опасность», а в том, чтобы благоразумно предупредить её, вернувшись к исконным заветам добрососедского миролюбия. В высшей степени характерно, что Япония поспешила отвергнуть китайские требования о допущении к участию в переговорах и, по словам английских корреспондентов, заподозрила в китайских настояниях «дело рук русских дипломатов». На предупреждение Китая, что он откажется признать какие бы то ни было русско-японские соглашения относительно его территориальных прав, японцы выражают уверенность, что японские дипломаты лучше соблюдут пользы Китая, чем китайские. Присоединившись к этой точке зрения, русская дипломатия сделает большую ошибку: таким шагом она до начала мирных переговоров как бы признает уже японский протекторат над Китаем.
s.reily: «Нива» №29 (23 июля 1905 года). Тексты: Волчёнок. Повесть П. П. Гнедича (продолжение). – Две зари. Стих. Аполлона Коринфского. – Кладоискатель. Японская сказка. – Высочайший рескрипт. – Свидание Императоров (Политическое обозрение). – Пожертвования. – Объявления. Фотографии: Мортира в момент выстрела. Накатывание орудия. – На позиции. Разбивка волчьих ям. – На позиции. Сигнализация флагами. - Морской министр, вице-адмирал А. А. Бирилёв. – Александровский лазарет в Харбине. Китайцы-прачки. – Командир броненосца «Адмирал Ушаков», капитан 1 ранга В. Н. Миклуха. – Герои Цусимского боя. Капитан 2 ранга К. К. Андржеевский, командир миноносца «Грозный» (ранен), пробившийся после боя во Владивосток. – Капитан 2 ранга П. В. Иванов 3-й, командир миноносца «Бодрый». – Капитан 2 ранга А. С. Шамов, командир миноносца «Блестящий». – Капитан 2 ранга П. П. Дурново, командир миноносца «Бравый», пробившегося после боя во Владивосток. – Капитан 2 ранга А. И. Степанов, командир транспорта «Камчатка», погибшего в бою. – Капитан 2 ранга Н. Н. Коломейцев, командир миноносца «Буйный». – Наши уполномоченные, посланные в Вашингтон для мирных переговоров с японцами. Профессор международного права Ф. Ф. Мартенс. – Чрезвычайный посол и полномочный министр при китайском богдыхане Д. Д. Покотилов. – Главный уполномоченный председатель комитета министров С. Ю. Витте. – Капитан 2 ранга А. И. Русин, состоявший до войны морским агентом в Японии. – Полковник генерального штаба В. К. Самойлов, состоявший военным агентом в Японии. Высочайший рескрипт. …(начало утеряно)… …возможности оказать нашей сухопутной армии поддержку, которая облегчила бы её задачу и в значительной степени обеспечила бы её успех. С семьями и близкими участников военных действий на море Я глубоко, душевно скорблю о погибших верных своему долгу моряках, которые мужественно и самоотверженно пожертвовали собою, сражаясь за честь России, повинуясь Моим велениям. Но вместе с тем нравственный долг перед Родиной обязывает всех чинов флота и морского ведомства разобраться в наших ошибках и безотлагательно с горячим рвением приняться за работу над воссозданием тех морских сил, которые нужны России, и над воспитанием и подготовкой требуемого личного состава флота, проникнутого сознанием предъявляемых к нему требований военно-морского дела. В минувшем году при спешном вооружении 2-й и 3-й тихоокеанских эскадр вы проявили на деле выдающуюся энергию, опытность и военное чутьё и сумели внушить во всех подведомственных вам чинах бодрость духа и сознание государственной важности выполняемой работы. Таковые заслуги Ваши дают Мне уверенность рассчитывать на вашу помощь Мне в предстоящем трудном деле обновления флота. Назначая вас ныне морским министром, Я возлагаю на вас высшее руководство морским ведомством и доклады Мне по делам флота. Возмутительные события последнего времени в черноморской флотской дивизии свидетельствуют о полном упадке военной дисциплины в морских командах и о крайне небрежном отношении их прямых начальников к своему делу. Такие исключительно преступные деяния требуют самого серьёзного, всестороннего расследования и самых строгих мер карательных. В предстоящей вам работе Я ставлю вам в первейшую вашу обязанность заботу об укреплении воинского духа и дисциплины и о правильном прохождении службы личного состава флота, для чего считаю полезным ввести вновь существовавшую в прежнее время баллотировку офицеров в производстве в следующие чины. В деле управления Морским Министерством признаю необходимым упрощение центральных его органов и предоставление большей самостоятельности и ответственности главным командирам балтийского и черноморского флотов и портов. Я требую, чтобы было обращено внимание на важное воспитательное значение для гардемарин морского кадетского корпуса заграничных плаваний для укрепления в них любви к морской службе. Для удовлетворения всё увеличивающихся потребностей флота в людях специальных знаний, особенно в механиках, в самостоятельных машинистах и машинных командах, необходимо обеспечить флот надёжным, технически подготовленным личным составом, воспитанным в воинской дисциплине в специальных учебных заведениях и школах морского ведомства. По части судостроительной считаю неотложным поставить наше военное судостроение в более отвечающие современным требованиям условия и поднять технический образовательный уровень корпуса корабельных инженеров. Что касается выработки и выполнения будущей программы военного кораблестроения, то первейшею священною обязанностью морского ведомства Я ставлю безотлагательное обеспечение морской обороны отечественных берегов во всех наших водах, а затем уже, в зависимости от средств, постепенное воссоздание боевых эскадр. От всей души желая вам полного успеха на новом трудном и ответственном поприще государственной деятельности на пользу дорогой Родины, пребываю к вам неизменно благосклонный. На подлинном Собственною Его Императорского Величества рукою написано: «НИКОЛАЙ». В Петергофе. 29-го июня 1905 года.
s.reily: Господа читатели, в текущих номерах журнала (июль 1905 года) появились статьи на тему встречи императоров, Балтики и т.п. К РЯВ отношения прямого не имеет, но всё-таки политика... Печатать?
s.reily: «Нива» №30 (30 июля 1905 года). Тексты: Волчёнок. Повесть П. П. Гнедича (Продолжение). – Гибель французской подводной лодки «Фарфадэ». – Если их у вас нет. Рассказ Евы Трей. – Иллюстрации к рассказам А. П. Чехова. – Закрытие Балтийского моря (Политическое обозрение). – Военные реформы. – Московский генерал-губернатор П. П. Дурново. – Московский градоначальник барон Г. П. Медем. – Смесь. – Заявление. – Объявления. Фотографии: Станция Гунджулин. – Харбин. Рикши у вокзала. – На позиции. Приезд китайского чиновника с просьбою о пропуске. – Китайские солдаты. - На позиции. Обед. - На позиции. За обедом у походной кухни. – Лавка офицерского экономического общества в Харбине и китайцы-кули. – Город Маймакай. Базарная площадь. – На позиции. Тройка. – На позиции. Стрижка. – На позиции. Охотничья команда Тарусского полка и начальник команды поручик Никерин. – Город Маймакай. Бассейн во дворе тифангуана. - Город Маймакай. Ворота во дворе тифангуана. – На линии Восточно-Китайской дороги. В ожидании поезда. - На линии Восточно-Китайской дороги. В погоне за двугривенным. - На линии Восточно-Китайской дороги. Чья возьмёт? – Штабс-капитан 35-го восточносибирского стрелкового полка М. А. Карликов, раненый в бою под Мукденом, и жена его, С. И. Карликова, отправившаяся на войну сестрою милосердия и дважды контуженная под Мукденом. – В период затишья на позициях. – Игра в трещотку на позициях. Сходятся. - Игра в трещотку на позициях. Сошлись. - Его Императорское Высочество Великий Князь Николай Николаевич, Августейший председатель Совета Государственной Обороны. – Его Императорское Высочество Великий Князь … Михайлович, Августейший генерал-инспектор артиллерии. – Генерал-инспектор кавалерии генерал-лейтенант В. М. Остроградский. – Генерал-инспектор пехоты генерал-от-инфантерии О. К. Гриппенберг. – Капитан 1 ранга Е. Н. Голиков, командир броненосца «Князь Потёмкин-Таврический», убитый во время бунта на броненосце. – Лейтенант И. И. Гиляровский, старший офицер броненосца «Князь Потёмкин-Таврический», убитый во время бунта на броненосце. – Лейтенант К. К. Григорков, офицер броненосца «Князь Потёмкин-Таврический», застрелившийся во время бунта на броненосце. – Доктор Смирнов, состоявший врачом на броненосце «Князь Потёмкин-Таврический», убитый во время бунта на броненосце. – Инженер-механик С. А. Заушкевич, состоявший на броненосце «Князь Потёмкин-Таврический» и раненый во время бунта на броненосце. – Мичман Б. В. Вахтин, офицер броненосца «Князь Потёмкин-Таврический», раненый во время бунта на броненосце. – Новый московский генерал-губернатор, член Государственного Совета, генерал-от-инфантерии П. П. Дурново. – Новый московский градоначальник, генерал-майор барон Г. П. Медем. ВОЕННЫЕ РЕФОРМЫ. Военные события последнего времени, принесшие нам так много горьких разочарований, не могли пройти безрезультатно для общего строя и уклада нашей военной жизни. В связи с этими событиями нынешней весною и летом проведено в жизнь несколько весьма существенных изменений в военной сфере. Самое главное из них, это, бесспорно, - учреждение Совета Государственной Обороны. Совет Государственной Обороны возник в начале июня текущего года (положение о нём Высочайше утверждено 8 июня). Как видно из «Положения» о Совете, он учреждается «в видах обеспечения соответственного государственным потребностям и средствам развития вооружённых сил Империи, объединения деятельности высшего военного и морского управления и согласования её с деятельностью других правительственных учреждений по вопросам, относящимся к безопасности государства». «Совет» непосредственно подчиняется Его Императорскому Величеству и состоит из председателя, шести постоянных членов и нескольких непременных членов (военного министра, морского министра, начальника генерального штаба и др.). К ведению Совета, между прочим, относится: обсуждение общих мероприятий военного и морского ведомств, наблюдение за исполнением таковых предприятий, обсуждение и согласование межведомственных разногласий по вопросам государственной обороны. В этом последнем обстоятельстве, т. е. в объединении ведомств и в согласовании их одно с другим, и лежит главнейшая задача Совета Государственной Обороны: достаточно известно и понятно то зло, которое рождают всевозможные, так крепко въевшиеся в жизнь, междуведомственные пререкания. Устранить, искоренить их – и призван Совет Государственной Обороны. Председателем Совета Государственной Обороны Высочайшим приказом от 8 июня назначен Его Высочество Великий Князь Николай Николаевич. В Высочайшем рескрипте на имя Великого Князя было по этому поводу сказано: «Ныне призывая вас в качестве Моего ближайшего помощника на пост председателя Совета Государственной Обороны, Я чувством глубокой благодарности вспоминаю многополезную вашу службу и считаю для Себя отрадным долгом выразить вам Мою сердечную признательность за надлежащую постановку вами в армии кавалерийского дела». Как известно, Великий Князь Николай Николаевич с 1895г. занимал должность генерал-инспектора кавалерии. Из других нововведений в военном мире следует упомянуть о создании новой должности начальника генерального штаба и о выделении из состава главного штаба всей части генерального штаба. Выделение этой части из ведения главного штаба, а следовательно, и военного министерства, обеспечивает более интенсивную и плодотворную работу всего военного министерства и поэтому является крайне желательным нововведением. Начальником генерального штаба назначен (Высочайшим приказом от 21 июня) генерал-лейтенант Палицин, занимавший до этого времени должность начальника штаба генерал-инспектора кавалерии. На ряду с этими крупными военными реформами совершена ещё одна, дающее новое развитие генерал-инспекторской службе. Назначение генеральных инспекций сводится, как известно, к разработке существующих технических вопросов, затем к направлению специального обучения соответствующих военных частей и, наконец, к высшему надзору (инспектированию) над ними. Деятельность генерал-инспекторов, таким образом, очень существенна и важна в общем строе государственной обороны, и положение их весьма ответственно. И, вот, Высочайшие указы от 15 июня и Высочайший приказ от 2 июля дали нашей армии троих новых генерал-инспекторов: на должность генерал-инспектора артиллерии назначен Его Императорское Высочество Великий Князь Сергей Михайлович; на должность генерал-инспектора кавалерии (эта должность была уже ранее, и занимал её Его Высочество Великий Князь Николай Николаевич) назначен генерал-лейтенант Остроградский, состоявший помощником Августейшего генерал-инспектора, и, наконец, генерал-инспектором пехоты назначен генерал-от-инфантерии Гриппенберг. Таковы, вкратце, важнейшие реформы и главнейшие новые назначения в военной сфере.
полная версия страницы